Роберт Говард - Конан, варвар из Киммерии
— Король не смеет растоптать червя на дороге? Маленькая дурочка, ты не поняла, что твоя королевская гордость для меня не более чем соломинка, несомая ветром. Ты видела как я поступаю с непокорными! Я, который познал поцелуи королев Ада!
Потрясенная и напуганная, девушка сидела, съежившись на покрытом бархатом возвышении. Свет становился все более тусклым и призрачным. Черты Хозяина стали сливаться, в его голосе появились властные нотки.
— Я никогда не подчинюсь тебе!
Голос девушки дрожал от страха, но в нем звенела решительность.
— Ты подчинишься, — ответил он с пугающей убежденностью. — Страх и боль научат тебя. Я буду мучить тебя ужасом, пока ты не станешь мягким воском в моих руках. Ты научишься такой покорности, какой не знала ни одна смертная девушка, моя малейшая команда будет для тебя беспрекословной волей богов. А сначала, чтобы сломить свою гордость, ты совершишь путешествие через прошлые века и увидишь все формы, которые были твоими предками. Аи, Уил ла Коса!
При этих словах затемненная комната поплыла перед истерзанным взглядом Юсмины. Ее волосы приподнялись, язык прилип к гортани. Где-то прозвучал низкий звук гонга. Драконы на шторах сверкнули голубым пламенем, а затем исчезли.
Тусклый свет уступил место мягкой, плотной темноте, почти осязаемой, которая испугала Юсмину. Казалось, тьма излучает странное свечение. Она больше не видела Хозяина. Она ничего не видела. У девушки было ощущение, что стены и потолок отодвинулись от нее в бесконечную даль.
Затем где-то в темноте возникло свечение, подобное огненной искорке, ритмически темневшей и снова разгоревшейся.
Искорка выросла до размеров золотого шара, и ее свет стал более сильным. Неожиданно она взорвалась, осветив темноту белым светом, который позволил видеть гибкий ствол, росший из невидимого пола.
Он увеличивался, принимал форму стебля, появились широкие листья, и над ней нависли огромные черные ядовитые цветы. Слабый запах наполнил воздух. Это было жуткое подобие черного лотоса, какой растет в зловещих джунглях Хитаи.
Широкие листья были полны злой силы. Цветы тянулись к ней, как разумные существа, по-змеиному склоняясь на гибких стеблях. Вырисовываясь на фоне мягкой непроницаемой тьмы, черный лотос раскачивался над ней, как олицетворение безумия.
Ее мозг затуманился от одурманивающего запаха. Девушка закричала от ужаса и крепче сжала бархат, почувствовав, как ее пальцы неумолимо скользят по нему.
Возможно, ощущение, что весь ее здравый смысл и устойчивость рухнули и исчезли, повергло ее в панику. Она стала трепещущим чувствующим атомом, несомым через ледяную бездну ураганным ветром, который угрожал уничтожить ее слабую жизненную искорку.
Затем наступил период слепого блуждания, когда атом, которым была она сама, слился с миллиардами других атомов зарождающейся жизни в трясине существования, пока под действием формирующих сил она не вынырнула снова сознательной индивидуальностью, кружась в бесконечной спирали жизни.
Она прошла все свои прежние существования и воплощения став всеми телами, которые несли ее ЭГО через сменявшие друг друга эпохи. Она снова сбивала свои ноги по длинной тернистой дороге жизни, которая простиралась позади нее в незапамятных временах. Там, в туманных рассветах времени, она томилась, трепеща, в первобытных джунглях, прячась от хищных чудовищ.
Обнаженная, она бродила по пояс в воде в рисовых болотах, сражаясь с рептивыми[1] паразитами за драгоценный урожай. Она работала с волами, тащившими заостренный кол через неподатливую почву, и бесконечно горбилась над ткацкими станками в крестьянских хижинах.
Она видела, как охватываются пламенем города, и бежала с криком от насильников.
Она корчилась, обнаженная, в кровоточащих горячих песках, ее тащили на аркане, как рабыню, она познала хватку жестоких рук на своей плоти, необузданность и грубость животной похоти.
Она кричала под ударами кнута и страдала на дыбе, безнадежно борясь с руками, которые неумолимо клонили ее голову на окровавленное колесо.
Она познала муки родов и горечь обманутой любви. Она перестрадала все горести, несправедливости и жестокости, которые мужчины причиняют женщинам во все эпохи, и она почувствовала всю злобу и коварство женщин, направленных на женщину.
Она была всеми женщинами до нее, хотя она знала, что она Юсмина. Это чувство не терялось в муках воплощения. В одно и то же время она была обнаженной рабыней, страдающей под кнутом, и гордой Деви Виндии. И она страдала не только как рабыня, но и как Юсмина, для гордости которой кнут был подобен раскаленному пруту.
Жизнь переходила в жизнь в летящем Хаосе, пока она не услышала свои собственный голос, протяжно и надрывно звучащий через века.
Затем она очнулась в загадочной комнате на покрывале из бархата.
В призрачном сером свете она снова увидела фигуру в накидке сидевшую напротив нее. Голова в капюшоне была наклонена, высокие плечи неясно вырисовывались на сером фоне. Она не могла ясно различить детали, но колпак возбудил в ней определенную тревогу, которая переросла в пугающую уверенность, что это не Хозяин.
Фигура зашевелилась и встала, возвышаясь над ней. Длинные руки в широких черных рукавах протянулись к ней.
Юсмина безмолвно боролась с ними, удивленная их худощавой твердостью.
Голова в капюшоне приблизилась к ее запрокинутому лицу. Она заскулила в невыносимом страхе и отвращении. Костлявые руки сжали ее гибкое тело, и из колпака выглянуло олицетворение смерти — череп, обтянутый разлагающимся пергаментом. Она вскрикнула, а затем, когда ухмыляющиеся челюсти приблизились к ее губам, она потеряла сознание…
9
Замок колдунов
Солнце взошло над белыми пиками Гимилианов. У подножия длинного склона остановилась группа всадников, и все, задрав головы, всматривались в необычную картину — фантастический замок на гребне и белый сверкающий пик Уисмы над ним. Все это создавало ощущение нереальности.
— Мы оставим лошадей здесь, — сказал Конан.
Он спрыгнул с черного жеребца, который стоял с опущенной головой. Они ехали всю ночь, на ходу жуя пищу из седельных сумок и останавливаясь для того, чтобы дать коням необходимую передышку.
— В этой первой башне живут прислужники Черных Пророков, — сказал Конан, — или, как говорят люди, сторожевые псы своих хозяев — начинающие колдуны. Они не будут безучастно наблюдать, пока мы будем взбираться на склон.
Керим Шах взглянул на гору, затем назад, на путь, который они прошли. Они были уже высоко на склоне Уисмы, и под ними простиралась обширная цепь маленьких пиков и вершин. Среди этих лабиринтов туранец тщетно искал признаки, которые выдали бы присутствие людей. Очевидно, афгулийцы потеряли след своего вождя в ночи.
