Юлия Остапенко - Тебе держать ответ
Крестьяне — скот; сила, созданная богами для того, чтобы лордам было что есть, во что одеться и чем убивать друг друга. Так думали лорды Бертана, свободные и несвободные; и как же они удивились, когда народ, услышав такие речи жрецов, взялся за вилы и поднял крик: не хотим Фосигана! хотим Эвентри! А пуще всех кричали в самом Эвентри, в Элпринге и Тэйраке — тех фьевах, которым конунг не пришёл на помощь во время резни двенадцать лет назад. Что могли на это сказать их лорды? Лорды и сами почесывали в затылках. Фосиган ещё осенью, после разгрома Одвелла, потребовал прислать в Сотелсхейм не менее пятидесяти копий от клана. Многим лордам пришлось отдать собственных сыновей, потому что конунг требовал для защиты своего оплота не крестьян — умелых воинов. И вот теперь эти воины, вместо того, чтобы боронить родной порог, сидят в Тысячебашенном, прекрасном, проклятом Тысячебашенном, а враг подошёл к воротам и говорит: смотри, вот — моя рука, а вот — твоя смерть; выбирай. Лорд Фосиган, воображая, будто обезопасил себя, постепенно, неотвратимо сам себя уничтожал.
«Я это учту, — думал Эд, глядя на стену, на которой стоял конунг, и кусая губы. — Учту, что свои обещания надо сдерживать. Они не ждут этого от человека, который вырвал у них преданность силой. И тем сильнее будут мне признательны, когда я дам им всё, что обещал. Всё, и даже ещё больше». Он хотел лишь одного: чтобы ему дали шанс. И теперь, хвала Гилас и всем её детям, этот шанс ему наконец представился.
И благодарить за это он должен был жрецов, вовремя создавших в народе верное настроение. Эд так и не узнал — то ли местра Адель оказалась на диво убедительна, то ли в Анклаве и без того бродили еретические настроения. Скорее всего, и то и другое; так или иначе, в ходе тайных переговоров с местром Шионом ей удалось добиться его поддержки. Больше того: предложение местры-еретички было встречено с благожелательностью, удивившей её саму. Оказалось, что ещё несколько месяцев назад некто Эжен Троска прибыл в Анклав и потребовал встречи с верховными жрецами, заявляя, что имеет доказательства проникновения ереси в самое сердце обители богов — святой Скортиарский монастырь. По счастливому совпадению, пылкие речи Троски, тщетно бившегося на подворье Анклава с бюрократией младших братьев, не желавших допускать его до аудиенции с местрами, услышал Шион, который как раз в это время возвращался из замка, где принимал исповедь Квентина Фосигана — на парня как-то вдруг снизошло благочестие и блажь покаяться. Воспользовавшись оказией, Шион допросил Троску лично — и успел перепроверить скандальные сведения, прежде чем в Сотелсхейм явилась сама местра мятежного монастыря. К тому времени Шион успел тщательно обдумать положение, поэтому убедить его местра Адель смогла гораздо быстрее, чем она надеялась. Она писала Эду, что это дар богов — потому что в сложившемся положении на счету был каждый день.
Теперь за столь вовремя развёрнутую пропаганду жрецы потребуют у Эда сущей малости — выполнения своих обещаний и отмены гонений на иноземные учения. Вряд ли они подозревали, как сильно он жаждал этого сам. Конечно, придётся преодолеть немалое сопротивление; такие как Шион и Адель — не ядро веры в Бертане, и даже не её большинство. Они еретики. Эд Эфрин собирался превратить ересь в догму. Это было нужно ему, чтобы спасти их всех — и истинно верующих, и вероотступников, и людей чести, и клятвопреступников, и друзей, и врагов.
Но прежде чем это случится, он должен взять Сотелсхейм.
Адель Джесвел была в городе; она пообещала ему, что вскоре ворота будут открыты изнутри — и вот уже два месяца не могла выполнить обещанного. Записки, которые она передавала Эду через парламентёров, которыми ежедневно обменивались стороны, чтобы снова подтвердить невозможность договорённости, сообщали, что разногласия в Анклаве оказались глубже и сложнее, чем она надеялась. Местр Шион был, по сути дела, одинок в своём убеждении; его влияния хватило только на то, чтобы вовремя организовать по всему Бертану мощную сеть жреческой пропаганды. Но в Сотелсхеймском Анклаве большей частью заседали люди, назначенные самим конунгом, а потому близкие к нему. Они не без основания опасались за свою судьбу в случае его свержения и того больше были разгневаны перспективой смены догматов. Если бы не армия, стоявшая у стен города, как знать, не попал ли бы местр Шион на костёр, а с ним заодно и женщина, влившая в его уши яд, который, по мнению многих, давно следовало извести с земли Бертана. Но теперь никто не знал, чем ответит на подобный акт Адриан Эвентри, потому пока — только пока, предупреждала Адель в письме, — смутьяны были в относительной безопасности, даже находясь в самом логове врага. Наибольшее, чего она смогла добиться, — что разногласия внутри Анклава остаются неизвестны конунгу. Жрецы Гилас вообще не особенно посвящали Фосигана в свои дела и решения; в немалой степени поэтому он оказался столь уязвимым перед ними. «И это, — думал Эд, — я тоже учту, когда стану…»
Да, станет конунгом. Теперь он не мог произносить это, ни мысленно, ни вслух. Он подошёл очень близко. «Этот мир мой, — слегка улыбаясь, повторял он про себя, словно затверженное наизусть правило — так, как запоминал лекарские книги на фарийском прежде, чем выучил язык и смог понять их смысл. — И мне осталось только взять его. Только взять».
Алекзайн сказала ему это давным-давно. Он долго учился брать. Теперь он брал.
Но оставалась ещё одна проблема, решения которой он не видел. Он мог протянуть руку и взять. Но, взяв, он мог лишь раздавить латной рукавицей, оттягивавшей сейчас его руку. Эд никогда не был воином. Он в жизни своей не участвовал ни в одном сражении, хотя ни поединки, ни убийства ему не были в новинку. Он знал и огонь, и меч, он жёг и убивал. Но теперь, именно теперь он не хотел ни убивать, ни жечь. И именно оттого этим хмурым весенним утром ему было так трудно глядеть на стену, с которой смотрел на его людей и знамёна Грегор Фосиган.
Адриан Эвентри не мог взять этот город штурмом. Не потому, что Сотелсхейм неприступен. А потому, что он восходил на этот трон, чтобы спасти жизни тысяч, он обещал уменьшить потоки крови. И он не мог, сдерживая это обещание, пролить всю ту кровь, которую клялся сохранить.
А всё треклятый лорд Грегор — хотя Эд был уверен, что неплохо знает его. Он ждал, что конунг выступит ему навстречу — и гораздо раньше, чем он приблизится к Сотелсхейму. Но конунг не вышел. Он выходил лишь тогда, когда был совершенно уверен в победе — как против Одвеллов двенадцать лет тому назад, когда их почти уже раздавил Анастас. Сейчас, глядя — и не веря глазам своим, — как к Эвентри присоединяется всё больше кланов, Фосиган уверен в победе не был.
