Ирина Сыромятникова - Житие мое
— Прошу прощения, о своей работе я могу говорить часами, — пусть знает, что ему грозит. — Но вы ведь не об этом хотели меня спросить, инспектор?
— Да! — воспрянул духом Графт. — Можно ли сознательно управлять поведением насекомых?
Я потер лоб пальцами, чтобы скрыть напряженную складку между бровями. Итак, что мы знаем о белой магии?
— Смотря по тому, что от них требуется. Если действие укладывается в рамки естественного поведения насекомого, создать нужный стимул не составит труда. Важно так же, сколько объектов будет находиться под контролем.
— Допустим, натравить на человека три сотри вот таких вот тварей.
— Именно таких? — удивился я. На мой взгляд, жук был слишком хорошо высушен для свежей мертвечины. — Три сотни? А как их потом переловили?
При таком раскладе шестилапые ассасины должны были возиться под каждой подушкой.
— К нашему появлению они уже были мертвы.
Очень подозрительно. Я снова взял пробирку и осмотрел ее уже другим взглядом (среди полицейских, хвала предками, черных не было, и мои манипуляции с Источником они не замечали). Смутное подозрение подтвердилось: в маленьком трупике сохранилась слабая тень, едва заметный привкус звенящих некромантических проклятий. Белый маг? Как же, как же! Следует ли мне объяснить жандармам, насколько сильно они ошибаются? В принципе, что совой об пень, что пнем по сове, но так, по крайней мере, они перестанут выяснять, какой из меня природник.
Я ковырнул пальцем в носу и изрек:
— Не странно ли, что они умерли все разом? Так, словно жуков оживили при помощи ретроспективной анимации, прежде чем отправить в бой. Интересно, есть ли в поезде маг-аниматор? — кроме меня, конечно.
Ох, бедные мы, черные маги! Достаточно было простого намека, чтобы жандармы с хищным энтузиазмом переключились на новую жертву, белые и природники были мгновенно забыты, а меня бесцеремонно выставили за дверь. Угу, это только до тех пор, пока они не поймут, кто я на самом деле.
Нужно будет выяснить, бывает ли так, что к Королю посылаешь одного, а отправляется другой. Потому что зверское убийство в экспрессе налицо (я отчетливо представлял, что могут сделать с человеком насекомые с такими здоровенными челюстями), однако сгрызли не дочурку Нэнси. Понятно, почему мы стоим — полицейские опасались, что твари разбегутся (живые насекомые так бы и поступили, но анимированные трупики можно было спокойно собирать совком). Однако мы с мисс Фиберти целый вечер проторчали на глазах десятка людей и лояльного боевого мага. Армейский эксперт — не некромант, но активный черный Источник почувствовал бы непременно, так что алиби у нас железное.
Осталось понять, кто несет ответственность за мои испорченные нервы. Не могли другой экспресс найти для своих фокусов, уроды!
— Говорят, в последнем вагоне убили пассажира, — делилась добытой информацией мисс Фиберти. После моего разговора с инспектором допрашивать белых перестали, а еще через полчаса экспресс тронулся с места. — Вроде, зарубили топором. Кругом море крови! Его жена, бедняжка, нашла труп, вернувшись из ресторана. Ее увезли целители.
— А кем был убитый? — хотя, для профессионального убийства способ больно экзотический. Другое дело — личная месть.
— Государственным алхимиком.
Возмутительно. Убили алхимика! Нужно содействовать раскрытию этого преступления хотя бы из профессиональной солидарности. Я изложил мисс Фиберти добытые на допросе сведения, надеясь на свежий взгляд. Она возбужденно заблестела очками.
— Убийство при помощи черной магии!
— На самом деле — глупость несусветная, — не поддержал я нездоровый энтузиазм. — Проще было ножом пырнуть.
Пришлось рассказать мисс Фиберти о подлой привычке НЗАМИПС писать отпечатки ауры со всех инициированных черных магов. Бывает, конечно, стихийное Обретение Силы, но способности в готовом виде не даются, нужен учитель. Я до зомби-тараканов дошел самостоятельно, потому что у меня академическое образование плюс опыт участия в Круге, а у самоучки шансов нет — слишком высока цена ошибки.
— Сейчас некромантия — редкий талант. Уверен, мастеров, способных поднять зомби, можно пересчитать по пальцам, оказавшись под подозрением, они сдадут проштрафившегося ученика, не моргнув глазом.
— Возможно, ты переоцениваешь информированность полиции, — предположила мисс Фиберти. — Я, например, о зомби-насекомых услышала впервые.
— Сейчас не поймут — потом догадаются. Это вопрос времени! Отпечаток ауры не стухнет. Убийце даже в Краухарде не скрыться — гонять будут с гиком по всей стране.
— У вас все такие законопослушные? — удивилась она.
— Нет, у нас все такие склочные. Когда тебя с детства парят соблюдением закона, жить не дают и дерут за каждый чих, а потом появляется какой-то перец с амбициями, это сильно раздражает.
Да, черные — не образец групповой солидарности, если есть возможность пнуть конкурента без вреда для себя, большинство так и поступит. Нечего подставляться! Преступлений у нас совершается, в основном, под влиянием эмоций или по причине воспаления хитрости, а черным рецидивистом-убийцей может быть только армейский эксперт со стажем и никак иначе. Мисс Фиберти предложила еще варианты, но разумным был только один — убийца уверен, что отпечатка его ауры в НЗАМИПС нет. Хотел бы я знать, как это можно устроить (просто ради спорта).
Последний всплеск любопытства заставил меня пройтись в хвостовой вагон и полюбоваться на двери двух опечатанных купе. Остаточные эманации черной магии ощущались даже в коридоре, снять отпечаток ауры с такого очага мог даже криворукий «чистильщик». На обратном пути едва разминулся со знакомым армейским магом — лейтенант Трейч был мрачен как смерть и, судя по обилию амулетов, при исполнении. Как гражданскому инспектору удалось припахать его к делу, оставалось загадкой.
Мой интерес к преступлению быстро угасал.
Глава (91)54
В большом стеклянном боксе умирали белые крысы. Короткие розовые лапки судорожно скребли в воздухе, покрытые аккуратной шерсткой тела содрогались, пачкая свежие опилки жидкими испражнениями и слюной, но мучительная агония зверьков не вызывала сочувствия у зрителей. Пятеро мужчин мрачно наблюдали за движением секундной стрелки, через три минуты всякие следы жизни в вольере прекратились.
— От ста пятидесяти до ста девяноста секунд, — констатировал экспериментатор в мундире армейского целителя. — Одна сотая грамма, смертность стопроцентная.
— В закрытом объеме, — усомнился его коллега в гражданском.
