Катерина Диченко - Механик и все-все-все
Идти по заснеженной дороге оказалось не так уж легко, как я себе самоуверенно представляла вначале. Ноги щиколотку утопали в рыхлом снегу, что значительно замедляло и осложняло движение.
По тому, как резко поменялась окружающая обстановка, я поняла, что скоро выйду к развалинам больницы. Все в нашем мире оставляет след: видимый для глаз или ощутимый эмоциями. И та трагедия, разразившаяся здесь летней ночью, оставила свой отпечаток на природе, лишив ее красок и жизни. Солнце окончательно скрылось за тучами, стало пасмурно и отчего-то тревожно. Затихли все звуки, и даже цоканье вездесущих белок прекратилось. Только ветер опасно свистел в кронах высоких елей и стучал ветками сухих кленов. Казалось, даже снег в этом месте имел серый, грязный цвет. Возможно, это была игра моего воображения, а возможно из-за пасмурного неба получился такой визуальный обман, но находится здесь в любом случае было неприятно. Шаг невольно ускорился и вскоре я вышла к тому, что некогда было психиатрической больницей для умалишенных.
Среди обгоревшего сада в сухих, почерневших, поврежденных деревьях с трудом можно было узнать когда-то цветущие здесь яблони. На круглой площадке, окруженной высокими елями, немым укором человеческой совести стояли руины обгоревшего здания. Фундамент и несколько несущих стен — все, что осталось от больницы.
Раздавшееся над головой громкое карканье заставило меня буквально подпрыгнуть на месте. А когда я посмотрела вверх у меня волосы на голове стали дыбом и спина покрылась липким потом. На мертвых яблонях сидели огромные вороны с иссиня черными крыльями и мощными клювами не меньше десяти сантиметров каждый. Их были десятки. Молчаливыми тенями они облюбовали верхние ветки деревьев и внимательно следили фиолетовыми удивительно умными глазами за каждым моим шагом.
Я не стану врать, что мне не было страшно. Было и даже очень. Ощущение, что я бесцеремонно вторгаюсь в царство мертвых, нарушая их покой и тревожа крылатых стражей, росло с каждой минутой. Инстинкт самосохранения просто вопил о необходимости бежать отсюда и бежать как можно быстрее. Не знаю, возможно ли такое, но если птицы захотят, то вполне легко меня заклюют. И тем не менее я прошла достаточно далеко и оказалась у самых стен больницы. Бросить все, проделав такой путь, было глупо и оказалось выше страха. Я осталась.
Осторожно ступая вдоль стен, я обошла развалины по периметру. Понять из-за чего произошел пожар было невозможно. Пока разбирали развалины, чтобы найти тела, пока очищали территорию, многое вывезли и многое уничтожили. Я же пришла сюда не для того, чтобы утолить свое праздное любопытство или из-за того, что не поверила словам Валевских. Просто дата отмены заказа и дата пожара находятся поразительно рядом. Раньше я бы не придала этому трагическому совпадению никакого сакрального значения, а теперь… После того, что мне довелось испытать я перестала верить в такие случайности. Когда постоянно ищешь невидимые подсказки, знаки и сталкиваешься с явлениями, выходящими далеко за пределы человеческого понимания, это не проходит бесследно для психики. Вот и сейчас я пыталась найти то, чего не существует. Однако уверенность, что пожар произошел неслучайно, твердо поселилась в моем воспаленном и не совсем здоровом сознании.
Вороны все так же настороженно следили за каждым моим движением, не подавая признаков агрессии. Задерживаться здесь больше не было смысла. Это место угнетало, почти физически влияя на организм. Ни с того ни с сего разболелась голова, заныли мышцы, а морозный воздух стал удушливым и буквально обжигал легкие. Сделав шаг в сторону дороги, я наступила на что-то жесткое и плоское. Опустилась на корточки и, отряхнув снег с предмета, с ужасом опознала в нем металлическую мемориальную доску, которую кто-то по злому умыслу разгромил. Мало того, ее не только сорвали со стены, выворотив вместе с гвоздями, но и оторвали тисненые буквы, польстившись на позолоту. Очевидно, родные и близкие погибших в пожаре людей не поскупились установить на пепелище мемориальную табличку. И вот какая-то человеческая особь (иначе и не назовешь) не погнушалась совершить такой безбожный поступок.
Мне, совершенно постороннему человеку, чужому в этих краях и не имеющим отношения ни к кому из погибших стало стыдно и грустно за такой поступок. Я, конечно же, могла и должна была уйти отсюда, памятуя о времени и собственных проблемах, и просто сообщить властям… Но кто меня будет слушать и кто захочет идти на развалины сгоревшего здания, чтобы восстановить мемориальную доску? И я осталась.
Несмотря на то что это было крайне опасно, я постоянно носила с собой инструменты и ведьмину руду. За такой куш, что я ношу в карманах можно легко лишится головы, но кто знает, куда меня занесет и что мне может понадобиться… Вот и сейчас, несмотря на то, что время давно перевалило за полдень и с неба начал падать снег — крупный и пока еще редкий, я решила задержаться и отремонтировать табличку. Почему я поддалась этому спонтанному порыву, сама не знаю. Может, потому что не хочу для себя такой же судьбы. Буду искать этого «В»… умру где-нибудь в очередном незнакомом месте и никто обо мне не позаботится…
Мысли, конечно, были не самые радужные. Впрочем, это место и не могло навивать иных. И так ощущение, что нахожусь на кладбище. Работа шла ладно, но медленно. Работать с рудой необходимо было без перчаток на морозном воздухе и это причиняло большую сложность. Приходилось часто останавливаться и согревать руки горячим дыханием или прятать на некоторое время в карманы. Закрепив дощечку на старое место — в центре уцелевшей стены, я приступила к самому сложному — восстановлению надписи. Разобрать, что на ней было написано раньше, у меня не получилось, пришлось придумывать из головы. Голова, как всегда была пуста и ни одной мысли лирического характера в ней не наблюдалось. Немного повздыхала, ища глазами подсказку в развалинах, а потом махнула рукой и написала то, что лежало на сердце: «Вечная память тем, кто страдал при жизни и не обрел покоя после смерти». Понимаю, что коряво, нескладно и совсем непоэтично, только вот эти слова очень точно передают судьбы живших здесь людей. Всю жизнь они страдали, будучи больными, существуя наполовину, и умерли несправедливо — даже тел для захоронения не осталось. Так о каком покое может идти речь? Общая могила среди развалин — все, что от них осталось.
Когда я закончила работу, заметно потемнело и снег стал идти сильнее, превратившись в сплошную стену из крупных белых хлопьев. Посчитав на этом свой долг исполненным, я поспешила обратно. За всем этим я совершенно забыла про воронов, продолжавших все так же сидеть на ветках. Странное поведение — бездвижие и молчание пугали больше чем их мощные десятисантиметровые клювы. Птицы не должны так себя вести. Я имею в виду, нормальные птицы, в наличии которых я начинаю сомневаться.
