Юлия Остапенко - Тебе держать ответ
Сыновья. Всё так или иначе сводится к сыновьям. Дэйгону не везло и здесь: старший, Тобиас, предал отца со всей безрассудностью юности, навязав своему клану смертельную вражду с Эвентри. Двое младших тоже не понимали его, а лучший из них полёг от руки Анастаса Эвентри. Оставшийся же чересчур вспыльчив и глуп, и теперь, после смерти отца, от него не будет никакого проку — Одвеллы увянут и растворятся в суровой мгле истории так же, как многие великие кланы до них. «А я? — спросил себя Грегор Фосиган. — Кого я оставлю после себя?» Квентин ещё слишком юн. Он мог бы вырасти мудрым, рассудительным, разумным правителем, но ему не хватает характера. Лорд Грегор особенно ясно увидел это после прошлогодней истории с борделем, в которую он так глупо впутался, и из которой не выбрался бы сам, если бы не Эд…
— Эвентри снова прислал парламентёра, — кашлянув, проговорил Давон. — Мой конунг, может быть, вы всё же…
— Оставляю стену на вас, Адрик, — не дослушав, перебил тот. — Если заметите малейшее движение в лагере — немедленно дайте мне знать.
Он повернулся и стал спускаться, и недовольное «Да, мой конунг» полетело ему в спину, будто ком грязи. Лорд Фосиган не обернулся. Он не ответил ни на один из взглядов, обращённых к нему, пока спускался со стены и шёл по городу к Верхнему Сотелсхейму — пешком, так же, как прибыл сюда. Ему хотелось хорошенько рассмотреть город, заглянуть в глаза его обитателям, которые вот уже без малого сорок лет безоговорочно верили ему. Он знал, что их вера не пошатнётся даже из-за вражеской армии, стоящей у ворот. Знал… и всё же хотел лишний раз убедиться в этом.
За два месяца, которые Сотелсхейм провёл в осаде, город мало изменился. Две из трёх рыночных площадей опустели, торговля велась лишь на центральной, исконно принадлежавшей самим сотелсхеймцам. Цены там выросли впятеро и продолжали расти, несмотря на то, что Фосиган постоянно пополнял городские амбары провизией из собственных закромов. В целом же город, казалось, жил привычной жизнью, даже повеселел, ибо лорд Грегор распорядился увеличить число и размах развлечений для народа. Больше балаганов, больше эля, больше казней. С последним было проще всего: головы с плеч конунговых септ полетели ещё до того, как армия Эвентри приблизилась к Сотелсхейму. Дерри и Иторн, беспрепятственно пропустившие трёхтысячную армию под бело-красными знамёнами, первыми легли на плаху. Фосиган надеялся, что это послужит предостережением для остальных. Но страх не мог дать им копья, которых у них не было. Ни один из его септ не был способен в одиночку сдержать подобную силу. Они заламывали руки и строчили в Сотелсхейм жалостливые письма, пытаясь оправдаться, молили о помощи. Лорд Грегор поморщился, вспоминая эти письма. Помощь! Это они, его септы, обязаны были прийти на его зов, а уж никак не ему, их конунгу, полагалось бросить всё и очертя голову кинуться им на выручку…
Хотя именно это он должен был сделать. Раньше, намного раньше, чем стало очевидно, что те, кто присягнули ему на верность и кого он многие годы считал своими людьми, предадут его так же легко и охотно, как сам он предал клан Эвентри двенадцать лет назад.
Эвентри прошёл сквозь земли его септ, как горячий нож сквозь масло. И вот он у ворот, а уличные шуты кривляются на площадях, разыгрывая сценки, в которых белобрысые карлики забираются на шею к великанам с конунгским венцом и с гиканьем гоняют их на потеху толпе, встречавшей это зрелище хохотом, за которым таился страх. Год назад он велел бы вырвать этим шутам языки. Сейчас же — он знал, что они правы, и ему некого винить в этом, кроме самого себя.
Лорд Фосиган был не в своих цветах и без свиты, поэтому неузнанным дошёл до замка, услышав и увидев больше, чем ему бы хотелось. В полдень у него был назначен малый совет, и до этого срока оставалось чуть меньше часа, который он хотел провести в тишине и покое.
Но и в этом ему было отказано. Войдя в зал для советов, который должен был в это время пустовать, лорд Грегор увидел Эмму.
— Скверная сегодня погода, — сказала она, едва он ступил на порог; и впрямь, с рассвета моросил противный, мелкий дождичек. — И надо было тебе из дому уходить — вот схватишь простуду и сляжешь, попомнишь потом моё слово! Я велю тебе грога сварить. — И, не дожидаясь ответа, она подёргала за шнур звонка, вызывая слугу.
Лорд Грегор улыбнулся краем губ. Трудно было гневаться на неё. С тех пор, как умерла Магдалена, леди Эмма разогнала всех своих дам — она говорила, что они её раздражают, но Фосиган знал, что она просто слишком горда, чтобы делить с кем бы то ни было своё горе. Она не делила его даже с ним. Даже в самые первые дни. Они не говорили о Магде, но за последний год он всё чаще заставал леди Эмму не в саду и не в рукодельной, а в зале малого совета или в своих собственных покоях. Он так и не смог толком понять, почему её вдруг так потянуло к нему, за кого она боится больше — за него или за себя. Как бы то ни было, он не мог её гнать. Да и не хотел.
Когда слуга принёс грог, леди Эмма отобрала у него поднос и отослала прочь. Налила сама Грегору и себе, двигаясь с лёгкостью и грацией, которые были свойственны ей и теперь, в семьдесят два года, почти в той же степени, что и пятьдесят лет назад, когда совсем юный ещё Грегор Фосиган впервые увидел сестру своего отца, рано овдовевшую и пожелавшую вернуться в родительский клан. Она так и не вышла замуж второй раз, не родила детей. Она всегда была рядом с ним, с его собственными жёнами и детьми, когда они появлялись, а потом умирали. Грегор Фосиган смотрел на её сухие, маленькие ручки, ловко управлявшиеся с тяжёлой серебряной посудой, и в тысячный раз за эти годы думал, что боги сыграли с ними злую шутку, родив от одной крови.
— Вот так. Пей. Ты как мальчишка, Грегор, даром что весь облысел, и загонять себя позволяешь, будто мальчишке. Ну почто ты бегаешь на эту стену каждый день? На что ты там смотришь?
Он никому не говорил, что ходит туда каждый день. А она так и не избавилась от дурной привычки за ним шпионить, хотя он сто раз приказывал ей прекратить.
Он не ответил на её вопрос, но ответа и не требовалось — леди Эмма его знала. Она сердито вздохнула, помешивая ложечкой специи в гроге. За окном чуть слышно шелестел дождь, зал полнился ароматом корицы.
— Эмма, когда мы успели так постареть?
Она передёрнула острыми, костлявыми плечами — они и в юности были такими. Она никогда не была красавицей, и потому перенесла пору увядания много легче, чем другие женщины. В некотором смысле за все эти годы она не изменилась вовсе. Может быть, поэтому лорду Грегору, глядя на неё, так трудно было поверить в возможность конца.
