Стивен Эриксон - Охотники за Костями
Но мужчина завывал, дергаясь и суча ногами, как младенец.
"Он дурачок". Иначе этот Баратол не сюсюкал бы так. "Этот Чаур — ребенок в теле взрослого…"
Маппо смотрел на двух здоровенных мужей, рыдающих в объятиях друг друга.
Злоба встала рядом. Трель ощутил ее боль — и ее волю, ожесточенно прогоняющую страдание — отвел взгляд от рыдающих на палубе и посмотрел на женщину.
"Отгоняя, отгоняя все страдания…"
— Как? Как тебе удается? — проговорил он.
— Ты что, слепец, Маппо Коротыш? Смотри на них. Чаур — теперь его страх пропал. Он верит Баратолу, верит в него. Крепко, без сомнений. Как ты можешь не ощутить этого, смысла этого?
Маппо Коротыш, ты видишь радость. Чистую радость. Перед лицом такого я не поддамся моей боли, моим страданиям. Ни за что.
"Ах, духи земные! Женщина, ты разбиваешь мне сердце". Он глядел на обнявшихся мужчин, потом на Сциллару, держащую в объятиях Крокуса, гладящую его по волосам. "Я раздавлен. Снова. Я… уже забыл…"
Искарал Паст плясал вокруг Могоры, а она смотрела на него, скривив губы. Лицо ее стало походить на перезрелую сливу. Когда Верховный Жрец подскочил особенно близко, жена пинком сбила его с ног. Паст с грохотом плюхнулся на палубу и начал ругаться: — Презренная женщина! Женщина? Я сказал "женщина"? Ха! Ты шкура, сброшенная змеюкой! Больной змеюкой! Покрытая рубцами, прыщами, гнойниками, нарывами и…
— Ты только что домогался меня, отвратительный соплюк!
— Я пытался! От отчаяния. Но даже смертельной угрозы оказалось недостаточно. Поняла? Недостаточно!
Могора шагнула к мужу. Искарал Паст взвизгнул и отполз за ноги мула. — Подойди ближе, карга, и мой слуга лягнет тебя! Знаешь, сколько дур каждый год умирает от удара копытом? Ты бы поразилась, сколько!
Дальхонезская ведьма зашипела и рассыпалась клубком пауков. Они побежали во все стороны — еще миг, и пропали с глаз.
Верховный Жрец дико озирался; затем начал скрестись под одеждой, крича: — Ох! Мерзкая тварь!
Невольно развеселившегося Маппо отвлек Крокус, подошедший к Баратолу и Чауру.
— Баратол? — сказал дарудж. — Не было возможности?
Тот обернулся и покачал головой: — Прости, Резак. Но он спас жизнь Чаура. Даже мертвый, он спас жизнь.
— Как это?
— Тело светилось, — ответил Баратол. — Ярко-зеленым светом. Потому я и нашел его. Чаур запутался в одежде — мне пришлось срывать ее. Я не мог вытянуть обоих — я едва…
— Ясно.
— Он тонул, вниз, вниз — и сияние слабело. Тьма поглотила его. Но слушай! Ты был прав — понимаешь? Не совсем, но почти прав. Что бы тут ни случилось, что бы ни спасло нас — оно происходило от него.
Маппо вмешался: — Крокус — теперь ты Резак? Резак, о чем ты говоришь? Кто-то все же утонул?
— Нет, Маппо. То есть не совсем. Мой друг умер — ну, я пытался отвезти тело на остров — видишь ли, он хотел бы этого. Что-то вернуть.
"Что-то". — Надеюсь, с твоим другом все в порядке. Ты привез его очень близко. Даже смерть не помешала ему сотворить нечто…
— Его звали Геборик Руки Духа.
— Я запомню это имя. С благодарностью.
— Ты… ты стал иным, — сказал Резак, нахмурившись. — Это что, татуировки… — Тут его глаза расширились, и прозвучал вопрос, который так боялся услышать Маппо: — Где? Где он?
В душе Трелля с грохотом захлопнулись раскрывшиеся было двери. Он отвел глаза. — Я потерял его.
— Потерял?
— Он ушел. "Я не справился. Я подвел всех". Маппо не мог поднять глаз. Он не вынесет. "Позор…"
— Ох, Маппо, какая печаль…
"Какая… что?"
На плечо опустилась рука. Это уже слишком. Он почувствовал, как по щекам текут горестные слезы. И отпрянул. — Моя вина… моя вина…
* * *Злоба не шевелилась, следя за ним. "Маппо Трелль. Шедший рядом с Икарием. Ах, как он корит себя. Понимаю. Увы, это… так не вовремя. Но ведь именно таков был наш план. И тут виден шанс — очень нужный мне шанс. Икарий… ты сможешь задать хороший прием моей сестрице. Пока все не полетит в пропасть. О, что это будет за сладостное зрелище! Его вкус я запомню надолго. Ты близко, Зависть? Ты можешь подслушать мои мысли? Мои… желания? Надеюсь". Но нет, не время для таких мечтаний, какими бы чудесными они ни были.
Раны еще болели. Злоба посмотрела на дико клубящиеся над островом тучи. Разноцветные бутоны, языки пламени, фонтаны огня срывались с великанских рук, искрились вокруг пальцев, лизали разоренную землю. Ночь над зыбким куполом сменилась полумраком пыли и дыма, и сквозь него то и дело прорывались куски падающий материи.
Злоба обратилась лицом к западу, к континенту. "Кто бы ты ни был… спасибо".
* * *Паран со вздохом открыл глаза и понял, что лежит уткнувшись лицом в песок и гравий. Он дернулся, застонав от усилия, и руки, словно растянутые канаты, неохотно подчинились, перекатив тело набок. Затем он оказался на спине.
Сверху было кольцо озабоченных лиц.
— Верховный Кулак, — сказала Руфа Бюд, — вы только что спасли мир?
И нас заодно? — добавил Ното Свар. И нахмурился: — А что такого, сэр? Если внимательно подумать над вопросом Кулака, из него неизбежно вытекает…
— Тише. Если я спас мир — а я вовсе не претендую — то у меня уже рождается раскаяние в содеянном. У кого — нибудь есть вода? От того места, в котором я только что был, во рту горчит.
В поле зрения появились бурдюки.
Но Паран поднял руку: — На востоке… как там?
— Могло быть гораздо, гораздо хуже, сэр, — заверила Руфа Бюд. — Там изрядный тарарам, но он уже СОВСЕМ НЕ ТОТ. Если вы меня поняли…
— Хорошо. "Да, хорошо!
О Худ, ты действительно этого хочешь?
Боги, почему я не умею вовремя прикусывать язык…"
* * *Всю ночь на востоке бушевал тусклый, беззвучный шторм. Стоя рядом с Адъюнктом, Нилом и Нетер, кулак Кенеб дрожал под тяжелым плащом — хотя ветер был на редкость теплый. Он не понимал, что там творится — ни сейчас, ни раньше. Нисхождение зеленопламенных солнц, бушующий мальстрим. Какое-то прилипчивое недомогание охватило всех — казалось, от грядущего ни спрятаться, ни откупиться. Никакой надежды на жизнь.
Эта мысль, как ни странно, утешила. Если борьба невозможна, к чему напрягаться? Кенебу пришло в голову, что такая точка зрения имеет свои преимущества. В конце концов, разве смерть не придет ко всем? Она неизбежна — так к чему дергаться и рыть землю в попытках улизнуть?
Увы, утешение оказалось кратковременным. Смерть сама о себе заботится. Ценность есть лишь в жизни, в живущих. Деяния, желания, мотивы и страхи, дары радости и горечь неудач — "пир, на котором все мы должны присутствовать.
