Александра Верёвкина - Осколки вечности
— Ты предала меня, — презрительно кривит он тонкие губы и в следующий миг бросается в смертельные объятия ликующей пропасти.
— Из-за тебя, — утирая заплаканные щеки, шепчет мама и пускается в свой последний полет по бездушной расщелине.
— Всё из-за тебя, — вносит некоторую конкретику папа, с криком бросаясь вдогонку за супругой. И только тут я начинаю осознавать, что ни один из них не спрыгнул в пучину оврага по доброй воле. Над черным небосклоном разносится смех, почти неотделимый от стихшего дуновения ветерка. Он нарастает, усиливается, обретает мощь и материализуется в прозрачный облик стройной девушки.
'Леди-призрак' — молниеносно приходит на ум толковое сравнение, способное заменить абзацы безликих описаний. Свободное белое платье с развевающейся юбкой мутным свечением выступает из мрака. Тонкие волосы, напоминающие колосья пшеницы, плывут над плечами, самыми кончиками затрагивая дружелюбно повернутую в профиль луну. Я знаю ее имя, но не решаюсь произнести его вслух.
— Она отобрала у меня все, папочка! — капризно топает босой ножкой мерзкая рыжеволосая девица, невоспитанно тыча в мою сторону пальцем. — Суди ее, как несправедливо судили тебя за мою смерть!
Я уже не пытаюсь подыскать оправдание, все мое естество покоится на дне пропасти, оставшиеся же стимулы к жизни слишком незначительны для того, чтобы еще хоть секунду удержать меня на твердой земле…
Сон ли это или метафоричное видение будущего? За истекший час я разучилась отделать реальность от вымысла, с головой уйдя под толщи буреющего океана безысходности. Помню, как Джокер взвалил мое податливое тело на плечо и поволок к притаившемуся у обочины автомобилю. Хлопок дверцы, быть может даже багажника. Короткая тишина. Стрекот мотыльков, бьющихся о защитный экран фонарного столба. Рокот требовательных толчков сердечной мышцы, притомившейся от переизбытка адреналина. И срывающий голосовые связки крик, раздающийся только в моей голове. Так испуганно и взволнованно по обыкновению вопит умирающая в конвульсиях душа, которой довелось наткнуться глазами на мертвое тело любимого мужчины. Удивительно, но во мне нет больше ниши для надежды и слепой веры в высшие силы. Я не уповаю на Господа, не штудирую вызубренные молитвы, просто несусь по течению, потому что устала бороться. Устала.
Затем рядом грохнулось нечто еще более тяжелое, близкое по размерам к профессиональной боксерской груше. Аккуратное облачко пыли взметнулось вверх, воздух наполнился странным смешением запахов. Дорогой парфюм я отделила сразу же, признав в нем родной и любимый аромат 'Фаренгейт'. С остальным пришлось изрядно повозиться. Полироль для естественных материалов, отдушка 'свежесть морского бриза' и, пожалуй, ненавязчивый дух прорезиненной ткани. Схожим образом в моем далеком детстве пахла приобретенная на праздник маска злой ведьмы.
Не желая тревожить ищущие умиротворения части тела, я повернула голову набок, попутно отметила выявленную спиной жесткость поверхности, на которой лежала, и уткнулась взглядом в мертвенно-бледное лицо Джея. Веки опущены, брови расправлены, мучительно вздернутая губа приоткрывает верхний ряд зубов. Красных, перепачканных уже подсохшей кровью.
— Джей, — плаксиво вымолвила я, прикладывая предательски трясущиеся пальцы к мраморно-ледяным щекам. Никакой реакции. — Пожалуйста, любимый… — суеверно оборвала я поток бесполезных слов, утаивая предсказуемое продолжение фразы: '…не умирай'. — Ты нужен мне!
Зловещая тишина заменила собой любой мало-мальски утешительный ответ. Я подползла ближе, всем телом навалилась на неподвижный черный холм, изображающий фигуру мужчины, и с облегчением различила пару сдавленных вдохов. Кончик носа на поверку оказался теплым, а это значило, что он дышит. Очень слабо, но все же дышит!
Несколько приободрившись, я медленно перетекла в иллюзию сидячего положения, собрала при этом маскарадным нарядом всю имеющуюся на полу грязь, уперлась в пол негнущимися коленями и оценивающе огляделась по сторонам. Низкие, прямо-таки давящие на голову потолки, предельно подтянутые друг к другу стены, обитые волокнистой тканью, и льющийся откуда-то сбоку свет позволили мне сделать вывод о том, что мы находимся в салоне автомобиля. Пятидверного Минивена, если быть точной, в котором задние сиденья сложены для расширения и без того вместительного пространства багажника. На заднем стекле имелась наклейка с незатейливым детским рисунком: троица схематичных человечков выстроилась по росту на буквах, в зеркальном порядке складывающихся во фразу 'мама, папа и я'. Выходит, машина скорее всего угнана, потому как о другом возможном варианте событий, где предыдущие владельцы пали жертвами полоумного маньяка, думать отчаянно не хотелось.
Мой взгляд остановился в узком просвете между передними креслами. Оранжевый 'шар' стоящего неподалеку фонаря хвостатыми полосами выделял приборную панель и руль, под которым, вот же везенье, повисла ободряющая связка ключей, торчащая из замка зажигания. Удача? Безусловно! И ее присутствие следует использовать по назначению.
Именно поэтому, превозмогая вялость суставов и весьма объемное нежелание шевелиться, я переползла через сиденье с убранной спинкой, с кряхтением втиснулась в тесный проход, отделяющий меня от водительского места, и благодаря одной лишь счастливой случайности без всяких осложнений плюхнулась на темную кожаную обивку. Дальнейшие манипуляции я доверила тем отделам мозга, что управляют моторными функциями, и затряслась в объятиях запоздалого ужаса в тот самый миг, когда вместо того чтобы бодро выкатить с обочины на трассу, непослушная 'спасительница' сдала назад. В результате левый габарит погиб при столкновении со столбом линии передач, что вряд ли повлияло на мою решимость. Отпустив нещадно терзаемую носком неудобной туфли педаль тормоза, я педантично переставила рычаг коробки передач с 'R' на 'D', убедилась в отсутствии помех на дорожном полотне, и, боясь зажечь фары, предельно осторожно выровняла направление колес. 'Курс на свободу!' — одурело вопило опьяневшее сознание, в то время как машина тихим сапом выбиралась на асфальт. Что я испытала, поняв, сколь хладнокровно и ловко улизнула из-под самого носа Охотника, не передать словами. Буйный восторг и ни с чем не сравнимая радость одурманили мою голову, а щедрые слезы немного ухудшили обзор. Все изменилось на сплетении Медел-лейн и сорок шестой улицы, когда набравший обороты Минивен под моим чутким руководством замер у светофора. Я, лихорадочно припоминая расположение всех возможных убежищ в городе, нервно забарабанила пальцами по рулю, еще раз сверилась с красным огоньком автоматического распределителя и запоздало включила поворотник.
