Александра Верёвкина - Осколки вечности
Сплюнув последнее слово на манер карательного приговора, бывший вояка приблизился к горделиво молчащему вампиру, схватил его за встрепанные волосы, насильственно заставляя запрокинуть голову назад, и в угрожающем жесте приложил острие ножа ко взмокшему лбу. Я мог различить крупные бусинки пота, скопившиеся у основания челки, и в абсолютно правдивом изумлении отделил их от проявившихся капель крови, что выступили на поверхности под действием лезвия. Затем широкая спина удовлетворенно кряхтящего немца заслонила побелевшее лицо приятеля, и обо всем происходящем мне пришлось судить исключительно на основе звуковых восприятий. Сдерживаемые стоны, выворачивающий воображение на изнанку звук разрезаемой кожи, царапание металла по кости (полагаю, оно возникало лишь в те моменты, когда нож затрагивал основание черепа, например, в лобной или носовой зоне), смачное чавканье, с которым миллиметр за миллиметром отпадал кожный покров, участившееся дыхание друга, порой совпадающее с моим собственным предсмертным сапом, безжалостное похихикивание Волмонда и мученический скрежет зубов, не допускающий возникновения надсадных оров. Жутчайшая догадка посетила меня тогда же, когда на пол, неподалеку от распростертой на холодной плитке ноги в неряшливом кроссовке, с хлюпаньем шмякнулось нечто омерзительное. В первую секунду этот отвратительный шлепок напомнил мне о падении мокрой тряпки на паркет, следом пришло более реальное ощущение, что сие ничто иное, как отрезок окровавленного человеческого скальпа, точнее срезанная половина лица Лео.
Не знаю, что я испытывал в те минуты, помимо дребезжащих стенаний пойманной в клетку ненависти. Сострадание, сочувствие, неверие в существование чего-то столь же противоестественного и, главное, страх. За жизнь жавшейся ко мне изо всех сил девушки, за собственную незавидную участь и здравие сидящего напротив мальчишки. Потому что именно ему первым довелось опробовать на своей шкуре, притом в прямом смысле, изящество психической нестабильности генерала.
— Черт тебя подери, Мердок, — истерично взвыл я, не решаясь встретиться взглядами с растворившимся в пространстве Леандром. — Что ты творишь?! Зачем?!
Он прекратил любоваться плодами своих шизоидных фантазий и на короткий миг обернулся назад, лихорадочно поблескивающими глазами отыскивая обладателя прозвучавшего голоса.
— Это лишь начало, Видрич, — жеманно сложил мужчина руки у груди, скрестив пальцы на ладонях так, чтобы мне стал виден нож, на конце которого медленно образовывалась норовившая скользнуть вниз алая капля. Нож с достоверными следами измывательств над впавшим в бессознательное состояние парнишкой. Нож, заляпанный кровью и кусками отсеченной плоти. Нож, являвшийся мне в кошмарах даже месяц спустя. Нож, давший старт процессу безжалостного отмщения.
Джокер мгновение потоптался на месте, словно продумывая дальнейший план действий, крадучись подошел ко мне, вытянул вперед окровавленную перчатку и зрелищным движением указательного пальца поманил к себе Астрид, будто говоря: 'Нам надо идти, дорогая!'. И я не смог бы удержать ее при всем желании, потому как страх — великолепный мотиватор. А уж им-то отец Айрис пользовался умело.
— Пожалуйста, не отнимай ее у меня, — в полном отчаянии заголосил я, сдавая позиции отбивающейся от моей защиты девушке. Разумеется, там ее родители, следовательно, расстановка приоритетов давно проведена.
Он улыбнулся и промолчал, пожалуй, находя неведение лучшим из возможных наказаний за преступление, которого я никогда не совершал.
— Я не убивал Айрис! — озвучил я никчемную отговорку, обращенную уже в пустоту, потому как и моя девушка, и Охотник скрылись во вновь ожившем проеме, после чего подвижный кусок выложенной кафелем стены встал на прежнее место. — Я любил ее, — едва различимым шепотом покаялся я в наиболее значимом грехопадении и перевел внимание на пришедшего в сознание друга, чей внешний вид в кратчайшие сроки заполонил душу ужасом. Вероятно, я и раньше считал Лео лживым типом с раздвоением личности, хотя в теперешней ситуации вряд ли правильно разбрасываться столь весомыми обвинениями. Передо мной и впрямь сидел Двуликий, тот вымышленный герой из цикла графических романов о Бэтмене, что щеголял отсутствием левой части лица. Только рисованный прототип, согласно предыстории, пострадал в результате ожога кислотой, а мой несмышленый товарищ оказался изуродован лезвием ножа.
Идеально прямая линия, делящая сведенную болевой судорогой физиономию пополам, проходила вдоль лба, разграничивала брови, спускалась к носу, зачеркивала посредине неглубокую носогубную впадинку и рассекала подбородок, оставляя при этом нетронутыми кожу вокруг глаз и губ. Тогда как щеки, скулы и…в общем, ни единого живого места, сплошное месиво из мышц, крови и обилия прочей жидкости внутренней секреции.
Позволю себе в сотый раз подметить: судьба — большая шутница. И лучше бы она смеялась вместе с нами, потому как ситуация, когда потешаются над тобой не кажется такой уж остроумной. Бэтмен, Двуликий и Женщина-Кошка, находящиеся в заточении у Джокера, — повод для смеха или печали?
POV Астрид
Попробуйте ненадолго закрыть глаза, что видите? А хотите знать, какие угнетающие фантазию картины предстали передо мной?
Чернота, непроглядная пропасть, превосходящая по размерам впадины Большого Каньона, на краю которой столпилась группа самых дорогих и близких мне людей. Короткая процессия движется, подхватывая ритм впереди идущего Джея. Хлесткие порывы ветра-подстрекателя терзают полы его плаща-накидки, срывают маску, и я могу разглядеть лицо. Вижу каждый изгиб искаженной гримасы ужаса, отделяю дрожащие уголки губ, что сокращаются абсолютно непроизвольно, зарисовываю в памяти расширенные пред тенью неподдельного страха глаза и молчаливо провожаю взглядом его решающий роковой шаг в неизвестность. Одна его нога опрометчиво ступает в овраг, другая по-прежнему удерживается на краю осыпающейся поверхности. И вот он исчезает. Просто срывается вниз, сопровождая свое губительное движение обреченным взмахом рук. Мелкие камни и пыль устремляются вслед за ним. Мой раненый вопль обегает окрестности и привлекает внимание остальных участников траурной процессии. На повернутых лицах, обращенных ко мне, восковой маской застывает печать порицания. Лео, желающий непременно сигануть вниз по примеру друга, нарочно смотрит будто сквозь меня. Не улыбается, как прежде, не пытается взбодрить, а пригвождает к месту ледяными глазами, блеск которых сравним с задорным сиянием снежного сугроба под влиянием длинных лучей полуденного солнца.
