Стивен Эриксон - Охотники за Костями
"Да, каждый дурак сам за себя. Но когда ЭТИ ударят — волна накатит быстро. Она раздавит всех. Бедняги, вам не успеть. Даже вашим уродливым биремам".
Слабый ветер вроде бы стихнул совсем — или набирал дыхание — потому что он вернулся с удвоенной силой, заставив зашататься всех стоящих на палубах. Захлопала парусина, затрещали мачты и шпангоуты. "Силанда" просела под ногами.
"Быстрый Бен! Вылезай поскорее и делай что можешь! Против того, что приближается… тут иллюзиями не обойдешься. А Тисте Эдур… ну что ж, им тоже конец. Сочту это утешением.
Да, бабушка, верно ты говорила: умереть мне на море".
* * *Сержант Хеллиан бродила по палубе, удивляясь ставшим вдруг зеленым миру. Немильское бренди — как удар по брюху. Люди вопят или стоят столбами — но так обычно и бывает, в те редкие разы, когда она случайно — бррр — выпадает из мутного состояния полной отключки. Хотя от зелени малость тошнит.
Худ бы побрал немильское бренди — что за идиоты пьют такую дрянь? Ладно, она охотно поменяет его на фаларийский моряцкий ром. Тут много идиотов, не знающих, что почем; надо найти всего одного. Морячка.
— Эй. Ты. Смотри, я сбренди… с бренди, но хочу рома. Так? Заплатила десять месяцев, точняк, это много… но мои солдаты меня любят. Купили в коллекцию. Так что я что… хочу поменять. Бутыль на бутыль. Да, я почти все выпила, но она больше стоила. Так что, сам понимаш, я брашдаваш…
Она выжидающе замолчала.
Морячок попался высокий. Суровый на вид. Остальные пялились — но это ж их проблемы.
Мужик взял бутылку, покачал ее туда — сюда и нахмурил лоб. Затем выпил в три глотка.
— Эй…
Он полез под этот свой нелепый плащ, достал фляжку и передал ей. — Пей, солдат. Иди вниз и напейся. Пока все не кончится.
Она схватила флягу обеими руками, подивилась полированной серебряной поверхности и рваной царапине поперек бока, и милым значкам на другом боку. Имперский Скипетр, и четыре других по сторонам — они означали флагманы старого Флота. Она такое уже видала. Вот этот означал Картерона Сухаря, этот — Арко; третьего она не знает… а четвертый точняк как у этого самого морячка на гюйсе. "Что за странность, а?" Она моргнула. — Не могу. У меня приказ…
— Я отменяю твои приказы, сержант.
— А ты можешь…
— Учитывая обстоятельства, да.
— Тогда ладно. Никогда добра не забываю. Помни и ты. Где тут люк?..
Он провел ее в нужном направлении, твердо взяв за руку. Прижимая прекрасную и сладостно булькающую флягу к груди, Хеллиан брела по пути зеленых огней мимо взирающих рож. Показав им всем язык.
"Себе пусть сами достанут".
* * *Апсалар услышала вздох Адъюнкта и повернула голову.
Выражение лица взирающей на восточный горизонт Таворы было… философичным. — Не правда ли, это подавляет?
— Да, Адъюнкт. Думаю, это так.
— Все наши планы… наши хитрости… ведь примитивные силы нашей воли как-то умеют убедить, будто всё вокруг неизменно, будто окружающий мир только и ждет наших слов и поступков.
— Боги…
— Да, знаю. Но к этому, — она кивнула на восток, — они не причастны.
— Не причастны?
— Слишком это опустошительно, солдат. Ни одна сторона еще настолько не отчаялась. А перед этим, — она пожала плечами, — все их игрища выглядят бледно.
— Адъюнкт, — ответила Апсалар, — вам недостает веры.
— И во что же это?
— В нашу сопротивляемость.
— Может быть.
Однако Апсалар ощущала, как крошится ее собственная вера, заменяясь одной — единственной мыслью. Хотя и этой единственной мысли недостает решимости.
"Это… это было предвидено. Кем-то. Должно быть…"
Кто-то знал, что такое случится.
Большинство людей слепо, сознательно или бессознательно. Но есть и зрячие.
"Итак, мой неведомый прозорливый друг, тебе пора что-то предпринять и поскорее".
* * *Ормулоган в сопровождении своей жабы подковылял к Парану. В руках он держал кожаный портфель. Жаба тоном удовлетворенного пессимиста что-то блекотала насчет сумасшедших живописцев и жестокого мира. Ормулоган споткнулся и упал к ногам Парана, портфель раскрылся и вывалил содержимое — в том числе десятки деревянных карт. Большинство было пустыми.
— Ты едва начал! Проклятый идиот!
— Совершенство! — провизжал Ормулоган. — Вы сказали…
— Да ладно, — бросил Паран. Он глянул на восток. Копья зеленого огня падали дождем. — Материк? Море? — гадал он вслух. — Или Отатарал?
— Наверное, и туда, и туда, и туда тоже. — Ното Свар облизнул губы.
— Чудесно. — Паран наклонился и расчистил пространство на песке. — Море хуже всего. Это означает… — Он начал чертить указательным пальцем.
— Кое-что готово! — пискнул Ормулоган, роясь в картах.
"Маэл. Надеюсь, ты обратишь внимание — надеюсь, ты уже готовишь ответ". Он осмотрел начерченные линии. "Хватит? Хорошо бы". Он закрыл глаза и напряг волю. "Врата передо мной…"
— Вот она!
Крик над ухом прозвучал так громко, что Паран все же открыл глаза — и увидел перед собой карту…
И вся его сила устремилась в нее.
Он опустился на колени, продавив песок; взмахнул руками, удерживаясь от дальнейшего падения. Серый воздух, вонь паленого мяса. Паран поднял голову. Ворота перед ним были массой скрученных костей и бледной, помятой плоти; из нее торчали пучки волос, взирали многочисленные глаза… а сзади нависало мутное забвение.
— Ох, Худ.
Он оказался на самом пороге. Он едва не пролетел сквозь…. О черт.
В проходе появилась высокая фигура в черном плаще, под капюшоном. "Это не один из слуг. Это жуткий ублюдок самолично…"
— Есть ли время на такие обидные мысли, смертный? — Голос звучал мягко, хотя в нем присутствовал и хрип. — То, что вот-вот случится… Ганоэс Паран, Владыка Колоды Драконов, ты встал в самом неудачном месте. Или ты желал оказаться растоптанным множеством ног всех тех, что вскоре окажутся на пути ко мне?
— Да ладно, Худ, — прошипел Паран, пытаясь встать. Потом он подумал, что это не лучшая идея. — Помоги мне. Нам. Останови это… оно разрушит…
— Слишком многое. Да. Слишком многие планы. Я мало что могу. Ты выбрал не того бога.
— Знаю. Я искал Маэла.
— Напрасно… — Однако что-то в голосе Капюшона подсказывало Парану, что бог сомневается.
"Ага, ты тоже подумал…"
— Подумал. Хорошо, Ганоэс Паран. Сделка.
— Возьми меня Бездна! Нет времени!
— Тогда думай быстрее.
— Чего тебе нужно, Худ? Больше всего? ЧЕГО ТЕБЕ НАДОБНО?
И Худ сказал ему. А среди тел, рук и голов в воротах одно лицо вдруг стало особенно напряженным, пара глаз широко открылась. Переговорщики этого не заметили.
