Александр Борянский - Гней Гилденхом Артур Грин
Вдруг Лайк и Грей-Дварр остановились.
Следующие два слова они произнесли одновременно:
— Вот он!
Замок висел над каменной пустыней. Он был вырублен в скале и не сразу даже осознавалось, что гладкий черный выступ с подобиями башен — Даркдваррон. Он готов был сорваться и улететь, оставив мир без своего безупречно-черного цвета. Но он же находился здесь всегда, с начала времен, угрожающе-неприступный, мудрый старший брат мертвого Аргронда, и становилось ясно, что если Даркдваррон когда-нибудь оторвется от скалы, освободиться из-под власти камня, то это будет предвестием конца известного людям мира.
Входа в черный замок не было. Лишь грифоны могли бросаться с его стен и парить, ведомые своими хозяевами.
Внешний вид Даркдваррона отбивал всякие мысли об осаде.
Именно такая защита называлась легендарной.
Хнумы появились внезапно. Я так и не понял, откуда они взялись. Восемь низкорослых человечков двигались к нам, издали строясь в полукруг. Еще через сто шагов полукруг превратился в кольцо. В центре кольца стояли мы трое.
Очевидно, низкорослые человечки умели драться. Но их было всего восемь. Я наблюдал за стенами нависающего замка. Я ждал. Сейчас оттуда должны вылететь серые, никогда мною не виданные крылатые чудища.
Хнумы приближались.
Грифонов не было.
Мне вспомнилось, что уже нынче грядет ночь новолуния.
Хнумы подошли совсем близко. Я вцепился в рукоять. Грей-Дварр повторил мое движение.
Даркдваррон замер.
Я не сомневался: первую восьмерку мы положим быстро. А дальше…
Грей-Дварр смотрел на Лайка. И я тоже, стараясь не броситься на хнумов, следил за ним. Мы оба ждали, когда Лайк Александр поднимет Светлый Клинок Диайон.
Лайк Александр развел руки в стороны и громко, отчетливо произнес:
— О, гордые доблестные дварры! Ради вечных гор, ради славы вершин позвольте трем изнуренным путникам войти в вашу знаменитую столицу!
СОСТОЯНИЕ ШЕСТОЕ. ВОДА И КАМЕНЬ
…Древняя дверь открывалась, медленно-медленно, год за годом, и оттуда вырывался ярко-синий свет, и скрип сменялся протяжным ликующим звуком, не то хором, не то молнией, и крысы бежали от такого света и такого звука, все озарялось волшебным сиянием…
Холод гнал видения, заставлял возвращаться, но надо спать, надо поспать еще чуть-чуть…
Дверь готова была поддаться, последнее усилие — и ярко-синий свет хлынет навстречу, ударит по глазам, окрашивая их синевой, — но на сей раз запор остался на месте, удержанный холодом.
Передо мной была темнота.
И полусказочный замок, рожденный самым крайним, запредельным севером, окруженный непроходимыми горами, куда с трудом проникает даже холод. Путник не придет и конь не проскачет протоптанной тропой. Неприступней Даркдваррона, неприступней всего на свете. Там умирают мудрые птицы, и три, или пять, или восемь устремленных армий мечтают помешать им безвозвратно исчезнуть…
Мне стало душно. Я проснулся.
Я лежал под сшитыми вместе грубыми шкурами. Жесткий мех северной свиньи лучше других защищал от холода. Я осторожно освободил голову.
Да, я проснулся.
Я находился в Даркдварроне, в одной из башен. На дворе стояла поздняя осень. Внизу за окном простиралась каменная равнина, огромный пустой стол. Когда-то я прошагал его из угла в угол.
Если подойти и взглянуть с пугающей высоты, пробуждение будет полным. Но так нельзя, выбираться из-под спасительных шкур я, посланец юга, могу лишь постепенно.
Вошла Эргэнэ. Она принесла мне чай.
Обычно чай приносила ее грима. Но сегодня Эргэнэ пришла сама.
Волевое усилие — вслед за головой я выпустил наружу правую руку. Два глотка, чтобы согреть внутренности. Потом наступит очередь головы, рук, ног, кончиков пальцев…
Эргэнэ молчит. Но я знаю, что она желает мне прозрачного утра, милости Отца Гор и грохочущей доблести.
Я тоже молчу. Я тоже желаю ей всего хорошего.
Утро
Еще два глотка.
Впервые я испробовал эту жидкость в тот памятный день, когда мы вошли в Даркдваррон. Нам, замерзшим, изголодавшимся, поднесли каждому по горячей чаше, и на вопрос Лайка «Что там?» последовал короткий ответ: «Чай». Я возликовал. Я был поражен: даже дикие хнумы знают напиток истинных селентинцев. С некоторым торжеством поглядел я на Лайка: не дождешься, мол, ты своего кофе в пустынном краю… Хотя, возможно, мне только сейчас кажется, что я так думал, а на самом деле я просто очень устал, ничего не понимал и больше всего на свете желал или умереть в прекрасном неравном бою или уснуть в теплой уютной постели. Впрочем, заглянув в чашу и приблизив к ней нос, я быстро осознал, что «чай» хнумов чаем не является, не является ни в коей мере. Содержимое чаши, ошибочно и нагло называемое благородным именем Чая, представляло собой отвратительную смесь чего-то горного с чем-то хнумьим. Например, хвост грифона, настоянный на ядовитых коричневых мхах, с добавлением подземной воды и топленого жира птицы Кургуду. Поначалу я отказался от экзотического до тошноты напитка, но, во-первых, Лайк сказал, что хнумы могут обидеться, а во-вторых в тот же день подул резкий северо-восточный ветер, и когда коченеть в закрытом помещении стали не только уши и нос, в общем-то бесполезные для воина, но также руки и ноги, необходимые для битв, тогда я сдался.
Еще два глотка и еще два. Решительно отшвырнув мех, я покидаю теплое убежище и отправляюсь в объятия холода.
Перед тем как выйти из башни Эргэнэ останавливается. Ее губы соприкасаются с камнем, с дикой необработанной скальной породой, выступающей в гладкой, отшлифованной мастерами-хнумами стене. Это святыня. Это первозданная материя, с которой все началось.
Эргэнэ…
Я иду за ней и пытаюсь прочувствовать затаившийся смысл каждого звука ее имени.
Я пытаюсь представить…
Ею, такой знакомой, красивой, порою понятной, управляет некто единый и таинственный. Он был давным-давно, Он старше народа Селентины. Он управляет ею и всеми хнумами, и хнумы готовы повиноваться каждому Его слову. Они никогда не видели Его, но Он есть, Он создал их горы и теперь покоится где-то в неведомых недрах. Они готовы, они жаждут быть верными Ему до конца. И Эргэнэ согласна повиноваться Ему, что бы ей ни пришлось сделать.
Мне не понять их.
Мы выходим под тяжелое серое небо…
Возможно, есть некто мудрый в совсем уж запредельных недоступных подземельях. Возможно, он пришел в мир действительно очень-очень давно, так давно, что для него я, Эргэнэ и, скажем, Грей-Дварр одинаково молоды. Тогда, конечно, его опыт позволил бы ему стать повелителем, и, существуя рядом с хнумами, наблюдая их от начала, этот мудрый мог бы… В конце концов, всадники тоже служили Солнцу, а мы, баловни судьбы, счастливая нация, любим Луну, советуемся с ней, грустим о ней и твердо знаем, что есть в ее сиянии то самое загадочное нечто. Но ведь Солнце и Луна совсем другое дело. Нами никто не управляет, мы свободны. Лишь по своей воле мы любим лунный свет, ловим его невысказанные советы, грустим о нем и твердо знаем…
