Елена Федина - Наследник
— Значит, король сам тебе ничего не приказывал?
— Сам? Он и слов-то таких не знает, этот чистоплюй, но что король, что Сетвин — это, считай, одно и то же. Прошу тебя, уходи.
Я все-таки встал, чтобы принести ей воды из графина. Она была уже словно в горячке, глаза полузакрыты, губы сухи, лоб влажный, дыхание частое и отрывистое.
— У тебя жар.
— Да… промочила ноги… в парке такой мокрый снег!
Я осторожно напоил ее и почему-то уже понял, что с ней. Она просто умирала. Просто и тихо. Как моя мать. Я чувствовал. За спиной стояла Смерть и леденящим холодом дышала мне в затылок.
— Мы — превосходная пара, ты не находишь? — спросила Эджелия, слабо улыбаясь.
— Конечно, — сказал я, с ужасом осознавая, как не хочется мне ее терять.
— Тебе лучше меня никого не найти…
— Я и не буду пытаться.
— Я буду любить тебя. В самом деле… я могу любить, просто некого было, они все не такие как ты…
— Я тоже не подарок.
— Но ты — другой… Ты уходишь?!
— Нет.
— Не уходи… мне страшно!
Больше она уже ничего не говорила и не открывала глаз. Я сидел рядом, держал ее пылающую руку и думал о Сетвине. Он был первым, кто имел смелость заговорить со мной, и первым, кто напророчил мне гибель. Сам он не боялся ничего и при всем при том был подчеркнуто нечестолюбив. Его вполне устраивала должность старшего гардеробщика. Почему? Уж не потому ли, что так удобнее скрывать свою неограниченную власть? Или же Сетвин тоже кому-то служит. Кому?!
Эджелия тихо застонала и открыла глаза.
— Ты еще здесь?
— Конечно.
— Вот теперь уходи. Теперь я сама.
— Не выдумывай.
— Умоляю тебя… ты видишь, как это бывает? Хочешь так же?
— У тебя просто жар, Эджелия.
— Я не так глупа… я вообще не глупа.
— Может, позвать лекаря?
— Лучше сразу священника.
Мы посмотрели друг на друга. С ней не нужно было слов, она как всегда понимала всё сама.
— Убей его, Кристиан. Опереди его, это единственное, что может тебя спасти.
— Убить отца?
— У тебя будет много сторонников, ты даже сам не знаешь сколько!
— Пока я не вижу ни одного, — сказал я.
Я отупел. Не было сна, только усталость от бессонной ночи и отчаяние, переходящее в ярость. Лицо у Эджелии было бледное и спокойное. Я так и не понял, когда ее не стало, тупо сидел рядом с ней, держал ее остывающую руку и ни о чем уже не думал, только о том, что терять мне нечего и на все наплевать, даже на то, что меня могут посчитать убийцей. Прятаться я не собирался.
На рассвете в дверь постучали. Сначала тихо, потом громко и требовательно. Я замедленно как во сне встал, натянул штаны и открыл засов.
21
Свет был слишком яркий. Из освещенной гостиной ко мне в полумрак спальни шагнул король. Он был один и сжимал в руке свиток с печатью. Я ожидал чего-то другого, толпы и стражи. Отец только окинул меня оценивающим взглядом и прошел вглубь.
— Разбуди ее, герцог Тиманский уже в Трире. Я должен ее предупредить кое о чем.
Я сходил в гостиную за подсвечником, вернулся, поставил его на столе, сел.
— Она мертва.
Мои слова прозвучали как-то дико. Я сам не верил, что умной, насмешливой, страстной Эджелии уже нет. Отец сверкнул на меня хищным ястребиным взором, словно подозревал в убийстве, подошел к постели, заглянул ей в лицо, потом снова обернулся ко мне. Он был совершенно спокоен. Его не удивила смерть. Его не возмутил мой вид.
— Да… такое здесь случается. Какое-то фатальное невезение: как только мне срочно понадобится человек, он тут же умирает…
— Вы считаете это невезением? — усмехнулся я.
Мое замечание ему явно не понравилось.
— Знаешь что, сын, быстро одевайся и уходи отсюда. Не хватало еще, чтоб тебя тут увидел кто-нибудь еще!
— Я никого не боюсь, — упрямо заявил я.
— Можешь мне поверить, я тоже, — сказал он хмуро, — но совершенно не обязательно, чтоб о тебе назавтра болтал весь дворец. Надо соблюдать какие-то приличия.
Я уныло оделся. Ничего не прояснялось. Король не обвинял меня ни в чем, даже не удивился, он не требовал от меня аскетизма, только соблюдения внешних приличий. Мог ли я после этого верить тем, кто говорил, что он меня испытывает? Конечно, перед смертью не лгут, но ведь Эджелию тоже могли запутать…
«Убей его!» Ее пылкие объятья, ее страх, ее предсмертный крик — и вот уже король убит рукой собственного сына! Неплохо задумано! Просто и гениально. Дорога расчищена. Для кого? Для герцога Навского, конечно.
Сетвин куда-то исчез. Я хотел поговорить с ним или хотя бы проследить за ним, но он как сквозь землю провалился. Несколько дней я не выходил из своей спальни, отсыпался и забывался. Мне не хотелось видеть никого, даже распрекрасного Альфина.
Репрессий не последовало. Отец по-прежнему любил меня и, кажется, даже сочувствовал мне. Я это понял по той огромной сумме, что он мне передал на мелкие расходы. Пропью, твердо решил я.
Погода была гнусная, мокрый снег и ветер. Выезжая из ворот, я столкнулся с Сетвином. Лошадь его была взмылена, сам он еще бледней, чем прежде, а меха на нем совершенно мокрые. В таком жалком и усталом виде он отвесил мне поклон и подъехал поближе. Мне хотелось раздавить его как клопа.
— Вот и я, — усмехнулся он.
— Не похож, — ответил я с той же гримасой.
— И далеко вы собрались, ваше высочество?
— В чем дело?
— В чем? — мне показалось, он даже обиделся, — у меня для вас новости и, скажем, не очень приятные.
— Приятных новостей здесь не бывает.
— Здесь побеседуем, или куда-нибудь поедем?
— Здесь. Там, куда я еду, ты мне совершенно не нужен.
Надо было говорить с ним полюбезнее, но мне из какого-то упрямства или вредности совершенно не хотелось притворяться. Я подозревал его в самом страшном: в заговоре, предательстве и убийстве, я почти не сомневался в этом и не собирался делать вид, что всё в порядке.
Его чересчур светлые глаза слезились от ветра, мокрые волосы липли ко лбу, что-то зловещее почудилось мне в его лице, осанке и голосе.
— Вот как? Я уже не нужен?
— Я за тобой пришлю, когда понадобишься.
— У тебя снова мания величия, Кристиан Дерта?
Ветер хлестал прямо в лицо. Я утерся рукавом, одновременно пряча глаза, чтоб он не видел, до какой степени он мне противен.
— Где ты был? — спросил я мрачно, чтобы хоть что-то спросить, отвечать же на его наглость мне совершенно не хотелось.
— Там, куда ты меня послал, — сказал он с упреком, — и думал, что тебя, по крайней мере, заинтересует, что творится в твоем Тиноле.
— В Тиноле?!
