Надежда Ожигина - Путь между
— Мы еще живы, куманек?
Король открыл глаза и снова закрыл их.
— Живы, Санди. Мы на берегу Эрины, на взгорке. Спи.
— Хорошо, что мы живы, куманек! — счастливо вздохнул шут, мгновенно засыпая.
— Хорошо, — согласился король, падая в объятия Йоххи.
Какими лабиринтами прошел он? Вереница чьих лиц пролетела стремительной вспышкой? Чьи-то руки тянулись к нему, чьи-то спины закрывали его в пылу грядущих яростных сражений, чьи-то губы вливали в его уши яд горькой истины… Он не помнил, ничего не помнил. Он брел наугад, мимо, между сном и явью, прочь от земли, дальше и выше…
— Да аккуратнее, не уроните, идолы!
Чей голос? Откуда пришел? Что принес?
— К огню поближе. Да принесите горячей воды, не стойте как истуканы!
Тепло. Хорошо. Спокойно. Только не кричите так, а то больно…
— Больно!
— Понятное дело! Потерпите, сударь, вот отмоем вас — сразу полегчает. Героев у нас в последнее время развелось — аж тошно! Всяк, кому не лень, лезет в болота проклятущие подвиги совершать! Вы первые, кто вернулся!
— Сначала был Лес! Я помню, сначала был Лес!
— Вот оно что! Значит, вас астхи так разодрали! Эй, баба! Неси настой на меду погорячее да притирания! Те самые, какие же еще! Ой, да пошевеливайся, пошевеливайся! Яд выводить будем…
— Больно…
— А вы, сударь, как хоте…
Снова темнота. Тишина, блаженная, родная и теплая.
«Потерпи, братишка, несмертельно!»
Потерплю, куда я денусь. Боль — это тоже неплохо. Больно — значит жив!
«Не всегда, братишка, не всегда. Иногда больно даже мертвым…»
Как тебе? Прости, брат, я не хотел… Не уходи, брат!!!
— Лежите, сударь, лежите! Куда собрались?
Другой голос. Незнакомый. Или знакомый? А, баба… Ох баба у баба… Больно… А Санди? Где Санди?!
— Где мой друг?
— Рядом спит. Вам тоже поспать надо, сударь!
Сон. Да, баба, пусть будет сон. Спать, спать… Здравствуй, Йоххи…
Здравствуй и ты, Потомок Богов. Отдыхай, отпусти свои мысли на волю!
…Король потянулся и открыл глаза. И не узнал привычного мира. Его уже похоронили? Откуда эти бревна над головой? Они брели по пояс в тумане, кажется, босиком — по холодной воде… А теперь? Они умерли? Тогда где же Йоттей?
— Ну вот, и этот проснулся, — раздался радостный вопль. — Эй, Лика! Беги к деду, скажи, второй тоже очнулся!
Король повернул голову и увидел подростка лет двенадцати, с самым серьезным видом поправляющего драное одеяло.
— Ты кто?
— Чий, внук знахаря, — с готовностью пояснил подросток. — А вам, дяденька, вредно пока разговаривать. Астхи вас покусали, яд почти до сердца добрался. Так дед говорит!
— Как я здесь оказался?
— Рыбаки вас с приятелем на берегу Эрины подобрали, думали, утопленники, — а вы дышите… Сюда донесли, дед с бабкой насилу выходили!
— Пить…
— Воды не дам, дед не велел. Настой пейте, он яд выводит…
Король глотнул и захлебнулся нежданной горечью, выплевывая все на одеяло, кашляя и задыхаясь.
— Вот шальной! — восхитился Чий, наливая новую кружку. — Кто ж так лекарство пьет! Не торопясь надо, по глоточку…
— Ну-ка, Чий, лети отсюда! — приказал суровый мужской голос. — Лежите, сударь, успеете еще погеройствовать. Пейте, как малец сказал, потихоньку эта дрянь легче идет.
— Вы лекарь?
— Слишком много чести. Впрочем, у вас, городских, все не как у людей. Знахарь я, господин, иначе — ведун. Травы целебные ведаю.
— Здесь не только травы, знахарь. Магией попахивает твой отвар.
— Все может быть, господин. Только вам это без разницы, пейте да поправляйтесь. Простая там магия, деревенская. Такую запрещай не запрещай, толку мало выйдет. А храбрецов, что ради указа королевского свою жизнь болезни на растерзание отдавали, я, простите, не встречал…
— Основы Мира трясешь!
— Все ради людей хворых, вроде вас с другом. Да и тряска невелика, выдумки все это. Вон давеча кто-то округу сотрясал — это я понимаю. Смерч до неба стоял, думали, Мир кончается! Вы их там не встречали, часом, в Астарховом-то Лесу? Сам колдун такими вещами давно не балуется, живет тихо, а астхи его Лес сторожат…
Король пожал плечами, прихлебывая отвар; Потомкам Светлых Богов разрешалось любое колдовство, а вот вести об Астархе его насторожили:
— Почему же в столицу не доложите, что у вас под боком колдун в лесу поселился?
— Это еще вопрос, господин, кто у кого под боком поселился. Прапрадеды сказывают, что во время Войны Магии сам король Денхольм I говорил с Астархом, бился с ним, победил, но жизнь сохранил. И Лес во владение отдал. Раньше ведь много всякой магии было. Нашлась и ворожба, что служит Той, За Которой Нет Мира. И чтобы не гадать, где какая, запретили магию вообще. Ладно, беседовать потом будем. Приятель ваш в бане парится, советую присоединиться. Чистый пар всю мерзость из тела выведет.
Король, шатаясь, встал, через силу, борясь с подступающей тошнотой, оделся и побрел следом за стариком, вон из избы с низким закопченным потолком, на свежий воздух. Знахарь, бережно поддерживая его под руку, провел по деревеньке в дюжину убогих хат и остановился перед совсем уж маленькой избенкой, из окна которой валил сизый дым.
— Да там пожар! — дурным голосом завопил король. — Санди сгорит!
— Вот шальной! — выругался подпрыгнувший от неожиданности ведун. — В бане никогда не парился, что ли? Полезай! Да веник не забудь!
Король собрался с духом и шагнул, пригибая голову, в узенькую дверь. И остолбенел в изумлении: в духоте, в жаркой влажной полутьме вертелся шут и самозабвенно хлестал себя березовыми ветками.
— Горе у меня! — безрадостно поведал Санди, плеснув воды на раскаленные камни. — Гитару я в болотах проклятущих оставил! Но ты заходи, заходи! Мы гостям всегда рады! — и замахнулся веником.
Глава 5. ТОРГОВЫЙ ГОРОДИШКО
Они сидели за столом, прихлебывая из больших глиняных кружек липовый отвар, непривычно чистые, сытые и счастливые. Король и не подозревал, что когда-нибудь так порадуется пресной каше на воде, а составил достойную конкуренцию Санди в скорости работы ложкой.
Чий подхватил нехитрые снасти и с прочей поселковой ребятней устремился к секретному рыбному месту, обещая к вечеру побаловать гостей жареной рыбкой и наваристой ухой. И теперь король постукивал пальцами по столешнице, в нетерпении и азарте представляя себе хрустящую рыбью корочку и сглатывая слюну. Ведун хитро поглядывал то на него, то на шута и, улыбаясь, сухим костлявым пальцем чертил на столе воображаемую дорогу в город.
