Марина Добрынина - Империя под угрозой. Для служебного пользования
Оба устали. Сидим, не глядя друг на друга.
— Покурить бы сейчас, — неожиданно даже для себя произношу я.
— У меня есть сигареты, — отвечает Ланкович, — сейчас принесу.
Он уходит, приносит сигареты. Мы сидим с ним вдвоем, курим. Я — с удовольствием, поскольку иногда разрешаю себе побаловаться, он — с каким-то меланхолическим выражением на лице.
— Можно задать тебе вопрос? — спрашиваю я, глядя на длинный и острый столбик пепла на моей сигарете.
— Спрашивай, — устало разрешает Ланкович.
— Ты сводишь какие-то личные счеты со мной?
— Да, — неожиданно быстро соглашается Дмитрий, — так оно и есть.
Я осторожно подбираю слова, боясь вспугнуть его более-менее нормальное состояние.
— Я чем-то навредила тебе?
Он опускает голову и тихо смеется.
— А ты как думаешь?
— Не знаю, — честно признаюсь я.
— Ну, про побочный-то эффект проведенной тобою актуализации тебе известно?
— Какой именно? Воплощение Идеи?
— И это тоже. Я ведь искренне верил в идеалы ПОПЧ, совершенно искренне. Ты знаешь, что именно я прорабатывал многие подходы в этой Идее, Идее ПОПЧ?
— Нет, — совершенно правдиво отвечаю я, — ты же об этом не рассказывал.
— Вот, а ты так жестко меня переориентировала. Но это не так важно. Есть еще одна проблема. О ней ты тоже должна знать. Это когда Мастер влюбляется в Учителя. Ты любишь своего Учителя?
Я смотрю на него удивленно. Признаюсь, как-то не думала об этом. Мне и в голову не приходило, что Ланкович может как-то переживать из-за привязанности ко мне. Конечно, я люблю своего последнего Учителя, но я как-то сразу смирилась с тем, что никогда его не увижу. Мой учитель, Евгений Павлович Стылов, я помню каждую черточку его некрасивого лица. Он относился ко мне с симпатией, считал многообещающим Мастером. Но и только-то.
— Конечно, — отвечаю, — все Мастера любят своих Учителей. Это — закон.
— И ты воспользовалась этим, чтобы освободиться. Ты заставила меня влюбиться в себя, использовала, а потом бросила. Как туалетную бумагу.
Смотрю на него, не понимая, о чем он говорит.
— Меня любила замечательная женщина, — между тем продолжает Дмитрий, и голос его течет и переливается, — совсем не похожая на тебя. Она родила мне чудесную девочку. А я думал только о тебе, как тебя увидеть или как избавиться от наваждения. Ты ведь даже не в моем вкусе! Все дело в актуализации — решил я, именно эта дурацкая процедура заставляет меня так мучиться. И вот тогда, наверное, это судьба, я увидел эту статью Карлова. В школе я увлекался электроникой, не знаю уж, что заставило меня пойти на факультет богословия. В статье доказывалась возможность пройти переактуализацию. Самому. И дана краткая схема аппарата, который необходимо построить. Я усовершенствовал машину, я построил ее. Я прошел повторную первичную актуализацию, замкнув ее на себя. Я два дня провалялся дома с дикой головной болью, еле отошел. А когда пришел в себя, понял, что я должен делать дальше. Шеф твой совсем обнаглел, он не очень-то и скрывался. Я немного поднажал на него, а потом отправился сюда, и ждал, ждал. Пока ты сунешь на базу свой длинный нос.
Утомился. Замолчал. Несмотря на ту чушь, которую он сейчас несет, мне жаль Ланковича. Но кто уж знал, что так обернется! Я использовала его, да, но я должна была это сделать. Я и сейчас бы поступила точно также. Не буду говорить этого Ланковичу — не поймет ведь.
— Мне жаль, — только и могу сказать.
— Не стоит! — холодно отвечает он, — жалеть будешь после!
Я думала уже, он все сказал, но Ланкович продолжает:
— Только став Мастером, я осознал, насколько это жутко.
— Да ну? — совершенно искренне удивляюсь я. Мне, например, нравится это состояние.
— Тебя все боятся, нормальные люди засекают время, разговаривая с тобой, потому что им кажется, что ты сейчас копаешься в их голове, и им это как-то может повредить. Ты искренне привязан к женщине и ее ребенку, но не можешь видеть их чаще двух раз в неделю, потому что психолог Инквизиции считает, что это окажет негативное воздействие на твою работу и психику ребенка. Тебе самому, наконец, окружающие тебя люди начинают казаться мелочными и непередаваемо тупыми! Этого недостаточно?!!!
Я вижу, что Ланкович начинает волноваться.
— Тихо-тихо-тихо, — шепчу, — тихо, Дима. Я понимаю, я тоже Мастер. Я тоже все это проходила. Но ко всему привыкаешь. К этому тоже можно. Еще пара месяцев, и ты вошел бы в колею.
— Не хочу! — вдруг орет Ланкович, лицо его перекошено, я пугаюсь и инстинктивно закрываю голову руками.
— Не могу больше! Я исправлю тебя! Ты пройдешь актуализацию, ты будешь каждый день желать меня, но не получишь ничего!
Ланкович подходит ближе, я отшатываюсь. Страшно.
— Ты все время будешь рядом, — шепчет он, наклонив ко мне голову, — но я буду далеко. Потому что никто, кроме меня, теперь мне не нужен. Я от тебя избавился.
Он вылетает из моей комнаты. И слава Богу, еще прибил бы ненароком. Ненормальный. И как он все запутал!
Глава 10
Ночью вновь пробираюсь к Красавчику. Что-то плохо он выглядит. Похудел даже, осунулся. Сидит молча в темноте и смотрит, как на стене танцует луч моего фонарика.
— Эй, Красавчик! — зову я.
Он не поднимает головы. Но мне это сейчас и не нужно. Вхожу для ремонта, вижу выстроенные мною структуры, но быстро понимаю, что они нежизнеспособны. Мозг Красавчика угасает. Из-за моего это вмешательства, или Ланковича — не знаю. Выхожу с сожалением. Этот товарищ мне не помощник. Да и не жилец он больше.
Утром Дмитрий приходит хмурый. И руки у него пахнут порохом.
— Что случилось? — спрашиваю я.
— Мне пришлось пристрелить Красавчика. Хотел его покормить, открыл дверь, и он бросился. Я его застрелил.
— Да, — говорю, — как в старые добрые времена. Сначала думаешь, что человек работает вместе с тобой, а потом его убиваешь. Помнишь Андрея, а Ланкович? Вся эта ситуация, как зеркальное отражение прошлой истории. Не боишься проиграть?
Он усмехается грустно и не отвечает мне ничего. Мне кажется, что он, как Красавчик, начинает сдавать.
В чем дело? Не понимаю, по всем моим расчетам Ланкович должен был уже появиться в моей конуре со своей ухмылочкой и предложением потрудиться на благо общества. Между тем, его нет. Я уже сбегала на кухню, слопала очередное яблоко, прогулялась по коридору и обратно, а он все не идет. Неужели, опять уехал? Думаю, что надо бы пойти пройтись до его собственной комнаты, под которую он оборудовал небольшую камеру на северо-западном крыле, от меня подальше. Иду, по коже бегают мурашки, как-то не по себе. Один поворот направо, пятнадцать метров вперед, еще один поворот, и вот я на месте. Стою перед дверью и выдумаю, что бы мне такое сказать, если вдруг из этих дверей высунется голова Ланковича и поинтересуется, каким ветром меня сюда занесло. Решаю, что врать нехорошо, скажу, что обеспокоена. Дверь не заперта, тяну ее на себя и засовываю нос внутрь. Вижу Дмитрия, валяющегося на кровати вниз лицом. Успокоено вздыхаю и собираюсь было слинять, пока он меня не заметил, как мое внимание привлекает странная атмосфера вокруг. Я настолько привыкла к тому, что Ланкович не излучает, что мне и в голову не пришло просканировать его. А сейчас чувствую — надо. Мне не нужно даже сильно напрягаться — от бывшего моего ученика исходят какие-то странные изменчивые колебания. Они неустойчивы и я не могу их идентифицировать. Нездоровая такая атмосферка-то.
