Память льда - Эриксон Стивен

— Уж лучше честно скажи, что там ты подвергся насмешкам и местные живописцы тебя возненавидели, — добавил Гумбль.

— Как ловко ты переворачиваешь все с ног на голову! Вообще-то, это у меня их пачкотня вызвала ненависть. И конечно же, я высмеял их жалкие потуги. Неужели ты видел в Крепи хоть что-то, достойное называться искусством? Признавайся!

— Ну, была там одна мозаика…

— Что?

— К счастью для меня, ее создатель давно умер и я смог безбоязненно сказать несколько похвальных слов в его адрес.

— Ты позволил себе назвать это хаотическое скопление разноцветных осколков «многообещающим произведением». Думаешь, я забыл?

— Возможно, то была просто шутка, — предположил Итковиан. — Тем более что создатель мозаики давно умер.

— Мне не свойственно шутить, — отрезала жаба.

— Тебе свойственно нести разную чушь, выдавая ее за глубокомысленные суждения. Ну и скользкая же ты тварь!

— По-моему, Ормулоган, ты проголодался. Лизни-ка вон тот кусочек белил. В них добавлена ртуть. Превосходный вкус.

— Ты хочешь, чтобы я по-настоящему отравился? Ах ты, жирная пиявка! Присосался ко мне. Нет, ты даже не пиявка, а самый настоящий стервятник!

— Дорогой Ормулоган, позволь напомнить тебе: я всего-навсего жаба и вполне доволен своей участью. И за это я ежедневно благодарю всех богов прошлого и настоящего.

Рассудив, что ему вовсе ни к чему присутствовать при разгорающейся перепалке между художником и его критиком, Итковиан пошел дальше. Только потом он сообразил, что даже не взглянул на картину Ормулогана, однако возвращаться не стал. Мысли его занимало нечто совсем иное.

После переправы через Серп армиям Дуджека Однорукого и Каладана Бруда предстояло разделиться. Лест находился к югу от Капастана, в четырех днях пути. Дорога к Сетте сворачивала на юго-запад, к отрогам гор Видений. Там протекала река, по имени которой был назван город. На той же реке стоял и Лест, так что переправа через Сетту ожидала обе армии.

Помимо «Серых мечей», в сторону Леста должны были выступить отряды тисте анди, рхиви, баргастов из клана Ильгресов, Сольтанский кавалерийский полк, а также несколько небольших отрядов наемников из Северного Генабакиса. Главнокомандующим оставался Каладан Бруд; его заместителями были Корлат и Каллор. «Серые мечи» считались союзнической силой, а их несокрушимый щит занимал равное с Воеводой положение. Все остальные командиры такой привилегии не имели, поскольку они находились на службе у Бруда. Ворчун со своим разношерстным воинством пользовался полной независимостью и имел право действовать по своему усмотрению.

«Призрачное единоначалие, — с усмешкой подумал Итковиан. — Совсем как в Капастане, где никогда не прекращалось противостояние между принцем Джеларканом и Советом масок. Должно быть, шаткая иерархия в армии Каладана Бруда отражала дух генабакийского севера с его независимыми городами-государствами. И хотя почти все эти города малазанцы подчинили своей власти, давнишнее соперничество и вражда оказались весьма живучими. А как известно, раздоры в армии — лучший подарок врагу».

Устройство малазанского войска представлялось «Серому мечу» гораздо более разумным и прочным. Там сразу чувствовался имперский принцип построения армии. Окажись Итковиан на месте Дуджека, он и сам бы установил подобный порядок. Верховный кулак являлся главнокомандующим. Его заместителями были Скворец, Хумбрал Таур, а также командир черных морантов, которого Итковиан пока не видел. Никто из этих троих не оспаривал первенство Дуджека (даже упрямый предводитель клана Белолицых баргастов); все они считались равными по чину, но выполняли разные задачи.

Заслышав цокот копыт, Итковиан обернулся. Малазанский командор Скворец, остановившись возле художника, что-то сказал ему, после чего Ормулоган принялся торопливо собирать свое имущество.

— Приветствую вас, Итковиан, — произнес Скворец, подъезжая к нему.

— И я вас тоже, командор. У вас ко мне какое-то дело?

Бородатый малазанец огляделся по сторонам:

— Я ищу Серебряную Лису либо тех двух морячек, что повсюду следуют за нею по пятам. Они здесь, случайно, не проезжали?

— Как же, проезжали. Вначале Серебряная Лиса, а затем и обе ее стражницы. Все три направлялись на восток.

— Вы с ними не говорили?

— Нет. Женщины ехали на значительном расстоянии. Возможно, они меня даже не заметили, да и я не стал их окликать.

Малазанец нахмурился.

— Что-нибудь случилось? — спросил Итковиан.

— Быстрый Бен открыл свои магические Пути, чтобы ускорить переправу. Наши войска уже перебрались на другой берег и готовы двинуться дальше, поскольку расстояние до Сетты больше, чем до Леста.

— А разве Серебряная Лиса не поедет вместе с рхиви? Или вы просто хотели проститься с нею?

Лицо командора еще больше помрачнело.

— Серебряную Лису в одинаковой степени можно считать и рхиви, и малазанкой. Мне хотелось спросить ее, с кем она поедет.

— Должно быть, она уже сделала свой выбор.

— Думаю, что нет, — ответил Скворец, продолжая обшаривать глазами местность.

Пока они говорили, из-за ближайшего холма показались две всадницы — сопровождающие Серебряной Лисы. Они ехали галопом. Заметив Скворца, обе повернули лошадей в его сторону.

— Где она? — коротко спросил малазанский командор.

Та стражница, что ехала справа, смущенно пожала плечами:

— Мы ехали за нею до самого берега. Там в одном месте понатыкано холмов, а между ними — болотистые канавы. Серебряная Лиса въехала на холм…

— Ну да, — вступила в разговор другая стражница. — Серебряная Лиса поднялась на самый верх. Мы подумали, что она вот-вот спустится и мы увидим ее снова. Но она все не появлялась. Тогда мы поскакали на ту вершину. Никаких следов — только трава, земля и камни. Ни на холме, ни вокруг. Мы потеряли ее, но, похоже, именно этого она и хотела.

Скворец молча выслушал морячек. «Серый меч» думал, что сейчас он начнет их упрекать, а то и вовсе разразится проклятиями, однако командор не произнес ни слова. Итковиана восхитило его самообладание.

— Едемте со мной, — наконец произнес Скворец, обращаясь к стражницам. — Мы переправляемся на другой берег.

— Художника с его жабой не забудьте, — напомнила ему одна из женщин.

— Я уже сказал им, чтобы собирались. Они едут в самой последней повозке. Ормулоган нам уже все уши прожужжал, беспокоится насчет сохранности своей коллекции.

Стражницы кивнули.

— А велика ли его коллекция? — заинтересовался Итковиан. — Сколько картин Ормулоган написал со времени выступления из Крепи?

— Этого мы не знаем, — улыбнулась одна из малазанок. — Но в повозке сотен восемь холстов наберется. Весь итог десяти… даже одиннадцати лет его творчества. Дуджек во всех видах. Дуджек во всех местах… даже там, где на самом деле его и не было, но где по замыслу нашего художника ему надлежало быть… Кстати, он уже написал картину про осаду Капастана. Там у него Дуджек появляется в самую последнюю минуту и триумфально въезжает в ворота. Хорошо хоть баргасты это полотно не видели. Ормулоган изобразил их соплеменника, который выворачивает карманы у убитого паннионца. А наверху, в грозовых облаках, если хорошенько присмотреться, можно увидеть лицо Ласин.

— Хватит сплетничать! — одернул ее Скворец. — Между прочим, человек, который стоит перед вами, — это Итковиан.

Улыбка стражницы стала еще шире.

— Мы это знаем, командор, — со смехом объявила другая морячка. — Вот моя сестра и решила немного пошутить. Простите нас, Итковиан. На самом деле такой картины нет. Ормулоган — наш историк. Ему поручено вести летопись армии и под страхом смерти запрещено приукрашивать события.

— Поезжайте, — велел малазанкам Скворец. — Мне нужно поговорить с Итковианом.

Женщины уехали.

— Примите мои извинения, Итковиан.

— Они излишни. Напротив, весьма отрадно, что после стольких лет войны люди еще не разучились шутить. Я получил истинное удовольствие.

— Ну, положим, они так ведут себя только с теми, кого уважают. Однако, к сожалению, частенько их понимают ровно наоборот, что ведет к целому ряду проблем.