Робин Хобб - Странствия Шута
Когда я шел здесь в последний раз, листва была зеленой и густой. Теперь на зарослях мха, укутавших стволы деревьев, громоздились целые сугробы. Я прошел мимо дерева, о которое медведь точил когти. Следы когтей были старыми, размякшими от снега. Птицы порхали с ветки на ветку. Мой путь пересекла оленья тропа, но сейчас она была пуста. На маленькой поляне я набрел на заросли шиповника, по-прежнему тяжелые от мерзлых красных плодов. Кормившиеся ими птицы ругали меня, пока я украдкой рвал ягоды по краю колючих зарослей. Я наполнил ими носовой платок и завязал его. В крайнем случае, мы сможем приправить ими кашу или чай. Последнюю пригоршню я отправил в рот, чтобы пожевать на ходу.
Лес сделался гуще и темнее. Я прибавил шагу. Хотя год уже повернул к весне, дни по-прежнему были короткими. Ноги замерзли, я потуже затянул капюшон и побежал, перепахивая занесший дорогу снег, пока ноги не согрелись от нагрузки. Я беспечно бежал, вспугивая жирных птиц, которые могли бы стать хорошим ужином, но охотиться на них было нечем. Потом я переходил на шаг, бежал и снова шел. Я ел снег, чтобы смочить рот, но не слишком много, чтобы избежать переохлаждения. Вперед. Я наблюдал за тем, как зимнее солнце проплыло над моей головой, и постепенно начали удлиняться тени. Это было глупо. Почему я поддался порыву? Я был таким же идиотом, как Лант и Пер, вместе взятые. Наконец, когда вечер растворил все краски дня, я добрался до первого погребенного под снегом остова у дороги.
Прошли годы, но есть вещи, которые человек не забывает никогда. Я переходил от одного каменного дракона к другому. Вот вырезанный в форме дикого кабана. Вот имеющий форму дракона. Рога синекрылого дракона-оленя обрамлял снег. Каждый из них по-прежнему наполнял меня восхищением.
Много лет назад с помощью крови и магии мы с Ночным Волком пробудили к жизни эти спящие статуи и отправили их на подмогу Верити. Верити. Моему королю. Он и наделенная Скиллом старая женщина Кеттл отдали все свои воспоминания и даже жизни великолепному дракону, высеченному из Скилл-камня - того самого, из которого были сделаны колонны. И в облике дракона Верити поднялся в воздух и унес Кетриккен и Старлинг обратно в Баккип, чтобы его королева могла выносить его ребенка и продолжить династию. Дракон, которого Верити создал такой ценой, возглавил битву против пиратов красных кораблей и выходцев с Внешних Островов. И когда все они были повержены, а на наши берега пришел мир, Верити-дракон вернулся сюда, чтобы дремать с остальными в глубокой тени под нависающими ветвями деревьев.
Я нашел его. Я стряхнул с него снег, расчистив великолепные крылья, которые теперь были сложены на боках. Я смел снег с головы, вычищая его из закрытых глаз. Затем стащил заснеженные перчатки и голыми руками прикоснулся к холодной каменной брови. Я потянулся к нему не Скиллом, но Уитом, ища короля, которому я служил и которого потерял. Я ощутил смутный проблеск жизни внутри камня. И когда это случилось, я влил в свое касание весь Скилл и Уит, какие смог собрать. Я открыл свою душу и доверил все холодному каменному дракону. Я не вкладывал свои воспоминания в камень, как делал Верити, чтобы пробудить свое создание. Я просто потянулся к своему дяде, своему королю, изливая душу, рассказывая обо всем, что постигло меня, и что я надеялся сделать. Я разделил с ним всю свою боль, потерю жены и ребенка, пытки, учиненные над Шутом, медленное угасание Чейда - все вместе.
И когда во мне не осталось ни слез, ни жажды мести, я стоял молчаливый и опустошенный на холоде рядом с замерзшим драконом. Дурацкое путешествие. Теперь я остался тут на ночь без палатки, без огня. Я расчистил снег, обнажив многолетние залежи палой листвы, и уселся между вытянутыми вперед передними лапами дракона, в оцепенении прислонившись к нему. Я подобрал под себя ноги и до упора надвинул капюшон, свернулся в клубочек рядом с моим королем и понадеялся, что ночной холод будет не слишком жестоким. В спину мне упирался ледяной Скилл-камень, из которого был вырезан дракон. Было ли Верити холодно где-то там далеко? Или они с Кеттл играли в камни в каком-то другом мире, куда мне не было ходу? Я закрыл глаза, жаждая присоединиться к ним.
О, Фитц. Ты так много всего чувствуешь.
Почудилось ли мне это? Съежившись, я замер. Потом снял с руки перчатку и положил голую ладонь на чешуйчатую щеку моего короля.
На самом деле, ничего не потеряно. Формы меняются. Но никогда не исчезают насовсем.
Верити?
Спасибо тебе. За моего сына. За моих внуков.
Мой король. Ваши мысли согревают меня.
Возможно, я смогу сделать чуть больше.
Я ощутил прилив тепла. Снег таял и стекал с тела дракона, и оно замерцало голубым и серебряным. Тепло поднялось по моей руке и охватило меня целиком. Я наклонился к камню и вдруг почувствовал себя живым. По мере того, как поднималась волна тепла, моя связь Уитом с королем начала угасать. Я потянулся к нему, но больше не мог к нему прикоснуться. Верити? - спросил я, но он не ответил - только теплом. Я обнаружил, что могу проскользнуть ему под подбородок. Я втиснулся под его вытянутую морду между передних лап. Спина перестала болеть от холода. Меня укутало ощущением безопасности и чуда, и я закрыл глаза.
Рассвело. Меня разбудили птицы. Я не чувствовал ничего, кроме тепла моего собственного тела под плащом. Я выскользнул в зимний день, стряхнул с одежды сухие листья и иголки и положил ладонь на чешуйчатую бровь моего короля.
Прохладный камень и тишина. В уголках его глаз образовались крохотные сосульки, словно замерзшие следы от слез. Они пробудили во мне уныние - высокую плату за время единения и утешения. Но я об этом не жалел.
- Прощайте, - сказал я дракону. - Пожелайте мне удачи.
Я снова надел перчатки. Тепло, влившееся в меня, осталось со мной, когда я направился обратно в лагерь. Я шел размеренно и быстро, надеясь, что увижу желтое сияние нашего костра до того, как свет дня поблекнет. Облака закрывали небо и слегка согревали день. Я шел, потом бежал, и снова шел, и раздумывал обо всех вопросах, на которые у меня никогда не было ответов.
Дрожь окаймленного черным уха выдала зайца, сжавшегося в комок под зарослями шиповника, которые я миновал день назад. Неподвижный, как снег, он выжидал, его зимняя шкурка сливалась со снежным покровом, испещренным сучками и птичьим пометом. Я не смотрел на него, а продолжал идти ровным шагом и почти прошел мимо, прежде чем резко обернуться и рухнуть на него.
Я поймал его, накрыв плащом. Руками в перчатках я схватил одну яростно лягающуюся заднюю ногу. Убедившись, что держу его крепко, я встал, взял его голову свободной рукой и с силой дернул. Шея сломалась мгновенно, и его жизнь кончилась. Он висел без движения, теплый, обмякший и мертвый, пока я сжимал его голову. "Жизнь питается смертью", - с грустью сообщил ему я, засовывая подмышку пушистое тельце. Плотнее запахнув плащ, я направился дальше в лагерь.
