Николаос - Пять ночей. Вампирские рассказки
— Я не хотел, — сказал я. У меня бы язык не повернулся извиняться, но требовалось что-то сказать, и это был наименее болезненный вариант. Потому что правда. Я не хотел.
— Знаю, — сказал он. — Забудьте. — Он положил руки мне на плечи и слегка надавил. — Кошмар, Уильям, вы весь как камень. Напряжение убьет вас быстрее, чем плохая еда.
— Все нормально, — я дернул плечами, чтобы он убрался, но вместо этого Калеб надавил где-то в области первого позвонка, и по телу потекло тепло.
— Вы что, снова забыли, что мы должны заботиться о вас? Расслабьтесь, я вас не съем.
— А хотели бы?
Я предпринял новую попытку избавиться от него, но он слегка наклонил мою голову вперед и провел сжатыми пальцами вдоль позвоночника… Я передумал. В конце концов, ничего страшного в этом нет, на то она и релаксация.
— Плохой вопрос. Придумайте другой.
— Я одно знаю — что не стал бы убивать даже ради самой лучшей еды.
Калеб осторожно разминал мне плечи короткими движениями, и поначалу растекавшиеся под кожей вспышки в прямом смысле лишали меня возможности думать. Мозги пульсировали «вкл. — выкл.», а я давно забыл, что собирался уходить.
— Не сравнивайте ваш голод и нашу жажду, — сказал Калеб и свел мои плечи так, что щелкнули суставы. — Я попытаюсь объяснить понятными образами. Наркоман, убивающий ради дозы, вам понятен?
— Это распространенное явление.
— Тогда представьте себе наркомана на начальной стадии — когда наркота еще дает кайф, а не просто подавляет ломку. Представили?
От очередного нажатия у меня перехватило дыхание, и я чуть не сполз под стул. Ого. Так и кончить недолго… Его пальцы доставали до таких точек, о которых я и не догадывался, и вполне вероятно, никогда бы не узнал об их существовании.
— Ну… представил.
— А теперь представьте, что он получает дозу за дозой практически даром, да еще кроме всего прочего наркота теперь не убивает его, наоборот, она необходима для жизни. И плюс вечное блаженство, никогда не переходящее в простое отсутствие боли. Ведь рано или поздно приходится платить за то, что раньше и так имел, но не ценил — это не тот случай. А теперь, — если пища вам ближе, чем доза, — представьте, что ощущаете это безмерное удовольствие после каждой трапезы. Разве вам не захочется все время есть и есть? Не для утоления голода, ибо это невозможно, а ради кайфа?
— Мышка, которая давит на кнопку, — сказал я, — помню. Но мышка не убила никого, кроме себя. А ваш кайф несет смерть другим, и это вас не останавливает.
— Как не останавливает наркомана в поисках дозы или охотящегося хищника. Вы достаточно умны, Уильям, чтобы понимать — с точки зрения природы, в масштабах планеты разумная жизнь не имеет никаких преимуществ. Смерть демократична — человек или муравей — ей без разницы.
— И это что, единственный путь?
— Чтобы жить — увы, да.
— А чтобы получать кайф?
— Вы о сексе? — Выражение его лица плохо угадывалось на темном стекле. — Наркоманы теряют к нему интерес вовсе не из-за несостоятельности — она приходит позже, а по причинам, ранее упоминаемым. К тому же в нашем случае он кажется таким бледным и невыразительным, что годится только как дополнительный процесс. Зачем напрягаться ради едва заметной вспышки, если можно получить быстро и много, совмещая удовольствия?
— Значит, секс сам по себе для вас не важен.
— Как символ. Как фон. У вас просто нет других путей, а если есть, то они вас убивают. А нас — спасают, хотя опять-таки — дорого стоят вам…
— Выходит… раз секс не важен, то все равно с кем?
— Вы имеете в виду пол? Видите ли, пол — понятие чисто функциональное. Любовь, влечение, страсть у людей, пусть подсознательно, но имеют одну цель — размножение.
— Не всегда.
— Всегда, всегда. Подумайте — и поймете, что я прав. Влечение сводит людей вместе и заставляет заниматься сексом, любовь обеспечивает ребенку комфорт, поддерживает в семье благоприятные условия для его роста. Задание выполнено — и чувство уходит. Не выполнено — все равно уходит, потому что, как любая программа, имеет срок действия… Для нас же размножение — следствие, а не причина. Когда любовь не имеет задачи, она просто есть и она не уходит, потому что никем не запрограммирована и никем не может быть отключена. Так что если вы имеете в виду пол, то да, он не важен. Но не все равно с кем. Никогда не все равно с кем.
Так глубоко копать мне не хотелось, и я предпочел вернуть разговор в прежнюю колею:
— Но этого все равно недостаточно, так?
— Этого чего?
— Если ваша жажда такая… то как же вы с ней боретесь?
Я и не заметил, что Калеб остановился.
— А мы не боремся.
Его ладони скользнули мне под скулы, и через секунду он повернул мою голову вправо с кошмарным треском — будто сломалась шея. Потом в другую сторону — и только после этого меня окатило такой волной ужаса, что трудно стало дышать. Не знаю, что меня сильнее испугало — то, что он мог оторвать мне голову, как цыпленку, или то, что я почти позволил это сделать.
Но ничего ведь не произошло.
К тому же это был не только страх, он был замешан на другом — на своего рода оргазме, совсем не связанном с сексом, абсолютно другого порядка, и от этого превосходящим качественно в тысячу раз. Чисто тактильный оргазм — раньше я бы в это не поверил.
— Где вы этому научились? — спросил я, когда волна этого то ли страха — то ли кайфа отхлынула, и перед глазами перестали мельтешить серые пятна.
— Я не учился. Я этого вообще раньше не делал. — Калеб отступил от меня, и мне стало почти жаль. — Какие вы, люди, все же странные. Закрываетесь в себе так, что хоть разбейся, а тело отзывается на самые примитивные касания.
Эти слова неожиданно вызвали у меня досаду, будто счет сравнялся.
— А вы, можно подумать, открыты для общения.
— Мы хотя бы не читаем Карнеги как Библию.
В окне мелькнуло зыбкое отражение Джиа — она сделала себе греческий хвост, подчеркивающий великолепную линию скул и шеи.
— Что я пропустила? — спросила она. — О чем вы говорили?
— О сексе, — сказал Калеб.
— Ничего не о сексе. — Я попытался быстро встать, но забыл, что стул стоит наоборот, и чуть не грохнулся вместе с ним. Ноги меня плохо слушались. — Мы говорили о еде.
— Ты разве не объяснил, что это ягоды с одного куста?
— Ну да. — Калеб обнял ее и поцеловал в висок, она обвила его руками за шею. — Поэтому насчет предмета разговора мы оба правы. Вам лучше, дорогой Уильям?
Я буркнул что-то невразумительное вроде «угу, нормально» и счел нужным удалиться. Проще говоря — смыться. Когда я уходил, они танцевали на кухне под Шаде.
