Танит Ли - Повелитель гроз. Анакир. Белая змея
И все-таки это было не самое худшее из ее наследства. Труднее всего было перенести свою ущербность. Даже сейчас, вспомнив о нем во мраке убогой хижины, он в ярости грохнул кулаком по металлическому зеркалу.
Он был глух и нем. Ну, то есть, конечно, не физически, а мысленно.
Они, эти бледнокожие люди, окружавшие его, могли слышать мысли друг друга и передавать свои. Вокруг них всегда раздавался безмолвный шепот, точно гудение незримого пчелиного роя. А он, не слышащий и безгласный, был выброшен на обочину их общества, идиот, которого лишь терпели, отверженный — не ими, но своей собственной ущербностью.
Снаружи белый кувшин луны разливал по небу ночную тьму.
Где-то вдали раздался еле слышный волчий вой.
Скоро станет совсем холодно. Выпадет снег. Деревню огородят крепким частоколом, и они окажутся взаперти до второй оттепели.
Решение пришло к нему неожиданно. Он вытащил из сундука теплую волчью шубу, снял со вбитых в стену крюков свой охотничий нож и мешочек с медяками, который был единственным богатством Эраз. И тут же почувствовал себя вором.
Ночь была совершенно безлюдной. Он зашагал по петляющей дороге, вверх по склону, миновал храм и направился к югу.
«Куда ты идешь?» — спросил он себя.
Уж точно не в Зарависс. Казалось, он сам собой обиженно повернулся к северу спиной.
Что-то забрезжило у него в мозгу.
Где-то впереди лежал разрушенный город, их город, как говорила Эраз, след давно исчезнувшего прошлого. Так почему бы не отправиться туда?
Он чувствовал, как опасения и ощущение свободы мешаются в его душе в причудливую комбинацию, ибо, как бы то ни было, он был свободен. Ему больше не придется снова и снова терпеть одни и те же запертые от него лица; по крайней мере, теперь они будут другими. И он усмехнулся этой безрадостной шутке.
Там, где ему это удавалось, он шел безлюдными местами, старательно избегая время от времени попадавшихся ему на глаза следов убогого жилья. Он шел на юг. Путешествие настраивало его на бездумный лад, ведь теперь он не был должен ни перед кем отвечать — и город в его представлениях разросся до необъятных метафизических размеров.
Примерно через девять или десять дней он набрел на хижину, в которой жила старая женщина. Она штопала одежду, и ее длинные бесцветные волосы почти совсем закрывали лицо. Он попросил у нее разрешения попить воды из колодца, а потом спросил о городе. Она без слов показала ему на юг. Он продолжил свой путь.
«Мираж, — думал он, — призрак, которого я даже не вижу».
Дул пронзительный ветер.
Никогда еще он не был один так долго.
Опускались ранние сумерки, и деревья шевелили неживыми голыми ветвями. Он вышел из рощи и, взглянув вниз, увидел в склоне неглубокую впадину, в которой уже плескалась темнота. А в этой темноте тянулась вереница силуэтов — канавы, каналы, остатки фундаментов — точно какой-то ребенок построил из влажного песка. Город.
Сначала он не поверил своим глазам. Он начал спускаться в долину, ожидая, что город в любой миг исчезнет, оказавшись лишь игрой угасающего света. Но он с каждым шагом становился все материальнее, все более реальным. Черный камень, точно такой же, из какого были сделаны все храмы на Равнинах.
Примерно в полумиле от этого места до него дошло, что в городе не слышалось ни звука, не было видно ни огонька, ни единой струйки дыма. Значит, он был заброшен. Вполне возможно, учитывая его обветшалость. Но он продолжил идти. Вскоре он уткнулся в длинную полуосыпавшуюся стену и склеп беззащитно раскрытых ворот. Он вошел внутрь, и его сразу же охватило ощущение немыслимой древности и тайны — атмосфера города.
За аркой каменная терраса широкими ступенями спускалась к смутно видимой площади, на которой танцевали темные тени. Его башмаки гулко бухали по камням, а из-под ног у него вдруг вспорхнула в небо лиловая стайка птиц, испугав его.
Когда он переходил площадь, из-под арки внезапно мелькнул огонек. Женщина с коптилкой в руке и волосами, как пламя, набирала воду из колодца. На него она не смотрела. Значит, здесь все-таки были обитатели, живущие, точно дикие звери, в этих развалинах. Что ж, и он тоже может устроить здесь свое логово.
Он зашагал по холодным гнетущим улицам, глядя на проявляющиеся в небе угольки звезд. Больше никого живого на глаза ему не попадалось, хотя иногда с крыш древних домов доносилось хлопанье птичьих крыльев, а время от времени он замечал за занавешенными окнами бледный дрожащий огонек.
Когда он поднялся по ступеням темного дворца, уже всходила луна.
Усевшись спиной к колонне и разглядывая белые капли лунного света на выщербленном мозаичном полу, он доел последние остатки поджаренного над костром мяса. Крыши над этим залом не было, и по углам шептались черные тени. Они казались обманчиво безопасными, и прошло довольно много времени, прежде чем он заметил, что одна из них была человеком.
— Не пугайся, — произнесла фигура, выходя на освещенное луной место. — Твой нож тебе не понадобится.
Он был средних лет, закутанный в истрепанный, но еще вполне прочный плащ, а по пятам за ним неслышно ступал черный косматый зверь с горящими глазами.
— Сидеть, May, — приказал мужчина, и зверь сел. — Да, она действительно волчица, но со мной с самого рождения и не причинит тебе вреда.
— Значит, ты можешь не бояться, что я причиню вред ей, — парировал Ральднор. — Мне доводилось убивать волков.
— Да. Это видно.
Мужчина присел на корточки рядом со своей волчицей и вгляделся в лицо Ральднора. Хотя он явно был обитателем равнин, выражение его лица было необычайно открытым, а мимика обещала быть выразительной.
— Твой разум закрыт для меня, и у тебя темная кожа, — заметил он через миг. — Наверное, поэтому ты и здесь. В городе много полукровок. Мужчины со светлыми глазами и темными волосами, светловолосые и черноглазые женщины.
— Так вы даете прибежище выродкам? — сардонически осведомился Ральднор.
— Вы, — повторил мужчина, смакуя это слово. — В этом месте нет никаких «вы». Никакой Власти. В храмовых деревушках есть жрецы, но здесь — здесь есть только город. Мы все здесь разнородные, все чужие друг другу. Зачем ты пришел сюда?
— Чтобы поесть, — коротко ответил Ральднор.
— Это дворец Ашнезеа, княгини, правившей так давно, что никто и не помнит, когда это было. Видишь, ее кусочки до сих пор здесь, на полу, беседуют с богиней.
Ральднор ничего не сказал. Этот человек вызывал у него тревогу; кроме того, долгие дни одиночества сделали его еще более необщительным.
