Дмитрий Емец - Стеклянный страж
– И что же из имущества мрака есть у Буслаева? А, ну да… меч и силы Кводнона! – вспомнил Арей с досадой.
– Именно! Плюс абсолютное нежелание с ними расставаться! А раз так, мы можем претендовать если не на эйдос, то хотя бы на… хи-хи… черепную коробку. Плата за прокат, а, советник? – затрясся от восторга карлик.
Арей поморщился. Он не любил повторений.
– Пуфс, на твоем месте я говорил бы гадости хотя бы через раз. Потому что когда они говорятся постоянно, они перестают восприниматься, – сказал он с раздражением.
Пуфс, перестав бегать, незаметно пожал сам себе руку. Ага, вот он – гнев! Отлично! Как не держался Арей, а все же прокололся, выразил неудовольствие! Наконец-то хоть одна яркая эмоция, которую можно вставить в отчет. Хотя, скорее всего, и отчета никакого не потребуется. В конце концов, портрет Лигула висит в кабинете не только для того, чтобы мухам было на что садиться.
На портрете Лигул впервые был без доспехов, без шлема с перьями, без орденов и прочей парадной сбруи. Крайне нетипичный портрет. В серой длинной рубахе Лигул сидел на стуле, что-то писал и казался больным и усталым. К разговору, происходившему в кабинете, Лигул не прислушивался, лишь изредка поднимал голову.
Вообще любопытная деталь – канцелярской закваски стражи обожают на парадных портретах позировать в латах, верхом или с оружием. И, напротив, действительно выдающиеся полководцы бегут от этой сбруи как от огня. Редко-редко когда и орден наденут.
Почувствовав, как Пуфс то и дело незаметно переводит взгляд, Арей обернулся и, заметив портрет, понимающе усмехнулся.
– Мое почтение руководству! – поздоровался он. – И раз тут все в сборе, сообщаю: убивать синьора помидора я не стану! Во всяком случае, не раньше, чем у меня самого возникнет такое желание. Довольно с вас того, что я соглашаюсь подписывать всякие бумажонки!
Лицо Пуфса сделалось уместно скорбным. Первое правило карьериста: хочешь расти как на дрожжах, смейся только вместе с начальством. В данном же случае начальство даже не улыбнулось. Однако наблюдательный Пуфс вовремя заметил, как горбун дернул острым подбородком, точно напоминая ему о чем-то.
Пуфс неуютно поежился, прикидывая, насколько далеко от него Арей. Ох, близко, совсем близко! Лигулу-то хорошо. Если что, первым рубанут не его. Лигул нетерпеливо ждал. Делать нечего. Надо решаться.
– Советник! Мнээ-э… – заблеял Пуфс. – Мы догадывались, что вы… мнэ-э… в некотором смысле попытаетесь отказаться. И поэтому чем лучше мы друг друга поймем, тем меньше будет уверток. Свою голову мрак все равно получит. Это может быть голова Мефа, а может… э-мэ-э… голова некой… мнэ-э… девушки-водителя. Так-то вот, советник! Решайте сами!
– ВАРВАРЫ?!
Арей с рыком рванулся вперед, но опоздал. Пуфс с птичьим писком нырнул под стол. Посыпались бумаги и пергаменты. По полировке, как по льду, пробежала длинная неровная трещина.
С искаженным лицом, не зная, что ему еще рассечь, Арей повернулся к картине и обнаружил, что горбун Лигул с портрета таинственно исчез. Присмотревшись, мечник обнаружил мягкие туфли с загнутыми носками, валяющиеся у шкафа, изображенного в правом верхнем углу картины.
– Фарс! Дурной нелепый фарс! – сказал Арей и, выбив ногой дверь, вышел в приемную.
Очередь суккубов метнулась в разные стороны. Двух замешкавшихся мечник зарубил и, перешагнув через простроченные тела, пошел, куда несли его ноги. Перед ним все разбегались. Кто не успевал – на того обрушивался меч. В основном это оказывались комиссионеры, входившие с улицы сдавать эйдосы и не успевавшие понять, что происходит. Не прошло и минуты, а клинок был весь в пластилине.
Гнев жег грудь, полыхал, расширялся. Давно замечено: когда гнев разрастается, он, вытесняя остальные чувства, сам диктует свое бытие. Ни человеку, ни стражу не остается уже в себе места. Три взбешенных гения равны по интеллекту одному спокойному сержанту пожарной команды.
То же происходило теперь и с Ареем. Он ощущал себя высеченным мальчишкой. И дело не в том, что ему придется зарубить Мефа, а в том, что никто даже не потрудился создать иллюзии добровольности выбора! Никто с ним не считался!
Проклятье! Теперь, когда мрак знает про Варвару, они будут вечно держать его за горло! Даже тогда, на одиноком маяке с качающимся от вечного ветра ржавым фонарем, он был гораздо свободнее, чем теперь.
Внезапно Арею пришло в голову, что, пока он говорил с Пуфсом, его дочь могли похитить. Тяжело дыша, он рванулся к лестнице и побежал, спотыкаясь.
* * *Зимний сад был пуст. Пока Арей находился у Пуфса, толпа моделей схлынула. Только у двери лежало несколько забытых курток и две-три сумки. Дергая за шнурок, Прасковья обычно забывала поинтересоваться, взял ли жених все свои вещи.
Арей кинулся в одну сторону, в другую. Прыгнувшая под ноги кадка перевернулась от пинка сапогом. О другую он больно ударился коленом. Зарычал и, не глядя, рубанул. Запрыгали, падая со стеллажей, рыжевато-красные, восхитительно пахнущие торфом горшки с орхидеями.
– Варвара! ВАРВАРА! – крикнул он.
Эхо заметалось по зимнему саду и заблудилось на лестнице.
– Аушки! – сказал кто-то рядом очень спокойным голосом.
Мечник резко повернулся. Его дочь сидела на подоконнике – там, где он ее и оставил. Странно, что именно туда он и не посмотрел. Должно быть, искать ее там показалось ему слишком очевидным. Рука Арея, сжимавшая меч, медленно опустилась.
– Почему ты не откликалась? – спросил он растерянно.
– Пардоньте! Я не особо люблю откликаться, когда меня ищут бегающие с оружием мужики.
– А где?.. Ну эти все?
Варвара пожала плечами.
– Уплыли по трубам… Праше не удалось влюбиться. Буслаев опять перевесил. Только это, по-моему, не из-за его достоинств, а детский эффект.
– Детский эффект?
– Хотеть то, чего не дают.
Арей кивнул, медленно остывая.
– А ты у меня в Мефа не влюбишься? – спросил он.
Варвара громко фыркнула.
– Ну и замечательно. Тем меньше будет слез, – задумчиво сказал мечник.
– Каких еще слез? – не поняла Варвара.
Вместо ответа мечник мрака взял с подоконника тесак и сунул ей в руки.
– Идем! – велел он.
– Зачем?
– Ни за чем. Просто идем.
Арею хотелось пройтись. Когда он бывал недоволен или злился, то не способен был оставаться на одном месте. Как акуле, чтобы не задохнуться, нужно непрерывно плыть, так и Арею, чтобы не отравиться собственным раздражением, требовалось движение.
На Большой Дмитровке к Варваре сразу устремился Добряк и принялся прыгать и вертеться вокруг. В само здание резиденции пес заходил неохотно. Скулил, поджимал хвост, дрожал, а последнее время и вовсе предпочитал оставаться снаружи.
