Барбара Хэмбли - Те, кто охотится в ночи. Драконья Погибель
Вернувшись к себе, Эшер вновь взялся изучать расходы Лотты. Сидя по-портновски на кровати, он раскладывал письма и счета в хронологическом порядке. Мадемуазель ля Тур обслуживала вампиршу лишь последние несколько лет — знакомство через миссис Антею Рэн состоялось в 1899-м. Разумеется, женщина не может шить платья у одной и той же модистки в течение семидесяти пяти лет, даже если сама она бессмертна.
Только четыре мужских имени на пригласительных карточках и счетах ни разу не встретились Эшеру ни в некрологах, ни в хронике светской жизни.
Это были Людвиг фон Эссель, покупавший Лотте вещи между апрелем и декабрем 1905 года, после чего о нем ничего уже не было слышно; Валентин Кальвар, купивший Лотте платье с корсажем цвета спелой пшеницы — не далее как в марте этого года; затем Кретьен Санглот, приславший приглашение на балет и не только бравший почту в той же пивной, что и Кальвар, но и обладавший тем же самым, причем явно французским, почерком. И наконец некто, чье имя красовалось и на самых старых счетах эпохи наполеоновских войн, и на карточке, присланной два года назад; некто, неизменно вырисовывавший свою подпись «Гриппен» четкими зазубренными письменами, не виданными со времен Джеймса I.
Соорудив весьма абстрактный ужин из хлеба и холодного говяжьего языка, он углубился в изучение своих записей; когда света поубавилось, чисто механически зажег газовый рожок. Эшер сильно сомневался в том, что вампиров убивает кто-то из поклонников Лотты. Однако если Лотта и Кальвар охотились вместе, то друзья ее жертв могли начать и с него. Лидия должна знать, как можно выйти на почтенного Эвелайна и невесту Уэстморленда, но опять-таки здесь нужна осторожность. Вампиры наверняка следят за каждым его шагом, во-первых, опасаясь убийцы, а во-вторых, того, о чем Исидро не счел нужным ему сообщить.
Опыт работы в министерстве иностранных дел подсказывал добавить к имеющимся спискам еще один, совсем короткий: Антея Рэн, Хлоя-Селестина Уотермид-Уингердондю дю Бо, Валентин Кальвар (он же Кретьен Санглот), Гриппен… Подняв голову, Эшер обнаружил с удивлением, что за окнами уже совсем темно.
Ему не пришлось долго бродить по мостовым Гувер-стрит, дожидаясь появления Исидро. На этот раз Эшер, еще не повернув головы, знал уже, что вампир идет рядом. Эшер надеялся заметить его на подходе, но что-то опять отвлекло его — он так и смог вспомнить, что именно.
— Неужели вам так трудно хоть однажды появиться по-людски? — раздраженно спросил он.
Секунду Исидро размышлял, затем тихо ответил:
— Неужели вам так трудно хоть однажды не проверить все возможные выходы из дома, прежде чем войти в него? Нас ждет кэб.
Дома на Хаф-Мун-стрит (георгианские строения из красного кирпича) за долгие годы успели обветшать, потемнеть, покрыться потеками сажи, но все же это были солидные жилища людей среднего достатка. Кое-где в окнах уже горел свет. Блики газовых рожков высвечивали крохотные садики — как правило, всего несколько кустиков перед высоким крыльцом, ухоженных и едва ли не вычесанных. Дом номер десять, правда, был несколько запущен: садовник явно пренебрегал обязанностями, да и крылечко не мылось, наверное, уже чуть ли не месяц — для Лондона это катастрофа.
— Я смотрю, у вампиров тоже проблемы с прислугой, — тихо заметил Эшер, когда они поднялись по ступенькам к входной двери. — Либо вы нанимаете кого-то, либо вам приходится скрести порог самим. Все лестницы моются ежедневно, кроме этой. Да и окна уже грязноваты.
— Есть способы этого избежать. — Исидро повернул ключ; лицо его, обращенное к Эшеру в профиль, осталось безразличным.
— Я не сомневаюсь, что есть. Но даже самому глупому слуге рано или поздно покажется странным, что никто не заказывает ужина и не требует ночной посуды.
Вампир приостановился, взявшись рукой в перчатке за тусклую дверную ручку. Загадочно взглянул на Эшера, кажется, даже с уважением. Затем черный плащ прошелестел по косяку — и Исидро исчез в доме. Эшер последовал за ним.
— Эдвард Хаммерсмит был младшим сыном набоба, разбогатевшего на торговле с Индией около ста лет назад, — сообщил из гулкой темноты мягкий негромкий голос. — Это один из трех домов, принадлежавших семейству. Хаммерсмит получил его от отца еще до того, как стал вампиром. В семье он считался чудаком, среди вампиров — тоже. Он выходил из дому редко и только для охоты.
Послышалось чирканье спички, запах серы перебил на миг «ароматы» сырости и тления, наполнявшие этот — судя по эху — обширный пустой холл. Крохотная вспышка подтвердила это ощущение, отразившись в тусклой позолоте потемневших полусгнивших панелей и тронув розетку на высоком сводчатом потолке. Неподвижное лицо Исидро, казалось, было изваяно из нежнейшего гипса. Он зажег фитиль одной из керосиновых ламп, стоящих на старинном буфете; дрожащий свет лизнул пыльные квадратные зеркала и окутанные паутиной канделябры.
— Он охотился вместе с Лоттой?
— Иногда. — Косые тени сопровождали их вверх по лестнице, проплывая по резным, покоробившимся от сырости панелям. — Они были оба… — Вновь пауза, вновь некая мысленная поправка. — Эдвард всегда любил что-нибудь новенькое. Обычно он охотился один.
— Он был «хорошим вампиром»?
— Не очень. — Дойдя до конца первого пролета, Исидро повернул вправо и толкнул двустворчатую дверь, ведущую в обширную гостиную. Поднял лампу повыше, и желтоватый свет разлился среди книг, которых здесь были тысячи — основная масса их теснились на самодельных стеллажах, вздымающихся до плавного перехода стены в потолок, а остальное было составлено на полу кипами чуть ли не до пояса высотой. Проходы между грудами томов напоминали звериные тропки. Башни книг пьяно кренились на двух буфетах, и еще большее нагромождение виднелось сквозь полуоткрытую дверь: там книги оккупировали даже сиденья кресел. Разрозненные листы бумаги валялись как попало на этих грудах подобно осенним листьям. Эшер подобрал страничку — ломкую и коричневатую, как ридикюль Лотты. Это оказались ноты какой-то неизвестной арии Сальери.
Словно маленький островок, в центре комнаты виднелось грязное серое пятно ковра, на котором стояли стул, столик с керосиновой лампой, фортепьяно красного дерева и облезлый клавесин. Ноты валялись кипами и под тем, и под другим инструментом.
Сзади тихий голос Исидро продолжал:
— Прискорбная черта, если вампир становится похож на одинокую мышь, стаскивающую все в свою нору.
— Если страсть к жизни есть основа вашего существования, — заметил Эшер, — то это вполне объяснимо, хотя жить в такой обстановке, мне кажется, весьма затруднительно. И что, такая черта свойственна всем вампирам?
