Барбара Хэмбли - Те, кто охотится в ночи. Драконья Погибель
«В этом весь Джон, — подумала она с тоской. — Никаких проблем, одни решения…»
Огромная тень легла на камни, и рядом, мерцая, опустился Моркелеб. Солнце клонилось к западу, сияние голубых ледников окутывало черного дракона плащом искрящегося пламени.
«Что с тобой, колдунья?»
Она сказала:
«Моркелеб, сделай так, чтобы все стало как прежде».
Черная чешуя встопорщилась, сверкнула, и Дженни вновь ощутила биение его гнева.
«Так не бывает, колдунья. И ты это знаешь. Моя магия пребудет в тебе до самой смерти. Даже вернув себе прежний облик, ты никогда не сможешь забыть, что была драконом».
«Пусть так, — сказала она. — Уж лучше быть женщиной, которая когда-то была драконом, чем драконом, который когда-то был женщиной».
«Что за глупости, Дженни Уэйнест? — сказал Моркелеб. Жаром веяло от его бритвенно острой чешуи, длинных шипов и шелковых сложенных крыльев. — Вся мудрость драконов, вся их сила принадлежат тебе. Перед тобой — вечность. Забудь земные страсти — и придет исцеление. Алмаз не может любить цветок, ибо цветок живет один лишь день, а потом вянет и умирает. А ты теперь — алмаз».
«Цветок умирает, — сказала она. — Но перед этим он живет. А алмаз… Я ничего не хочу забывать, мне не нужно никакого исцеления. У драконов есть вечность, Моркелеб, но даже драконы не могут повернуть время вспять и вернуть утраченное ими. Отпусти меня».
«Нет! — Он резко повернул голову; морозные глаза его сверкнули, грива взметнулась над Многочисленными изогнутыми рогами. — Ты нужна мне, колдунья. Даже золото внушало мне меньшую страсть. Это возникло во мне, когда ты коснулась моего разума, когда моя магия разбудила твою. Я нашел тебя и не хочу теперь терять».
Она присела пружинисто и метнулась в небо; белые крылья взрезали ветер. Моркелеб взмыл следом, огибая нагромождение серых утесов и водопады Злого Хребта. Их тени летели по снежным голубеющим ущельям, рябили по-ястребиному, проскальзывая по россыпям камней. Внизу стелился мир, подернутый осенними туманами, — алый, охряной, коричневый; и на краю голого леса, у реки, Дженни видела одинокую струйку дыма, сносимую прочь вечерним ветром.
Белизна полной луны легла на ее крылья; звездные тропы, по которым драконы однажды явились на землю и по которым однажды уйдут, дрожали над ней паутиной света. Драконьим зрением она уже различала притаившийся на опушке лагерь, полураспакованные связки книг и одинокую фигурку, терпеливо соскабливавшую остатки подгоревших лепешек со сковороды.
Невидимая, она кружила над этим дымком, принимая оттенки воздуха, и чувствовала, как еще одна тень в вышине повторяет ее круги.
«Колдунья, — сказал голос дракона в ее мозгу, — Ты в самом деле хочешь этого?»
Она не ответила, зная, что он все равно прочтет ее мысли. Так оно и случилось — разум Моркелеба отозвался смятением и гневом.
«Ты нужна мне, Дженни Уэйнест, — сказал он наконец. — Но я не хочу видеть тебя несчастной. Почему — не понимаю и, наверное, не пойму. — И снова злоба черного дракона хлестнула ее разум, как тысячехвостая плеть. — Вот что ты со мной сделала!»
«Прости, Моркелеб, — тихо сказала она. — Нечестный вышел обмен; ты дал мне магию, а я тебе — все муки человеческой любви. Но это первое, чему я научилась у Джона: лучше уж чувствовать боль, чем совсем ничего не чувствовать».
«И эта боль гонит тебя?» — спросил он.
Она сказала:
«Да».
Отзвук гнева еще наполнял душу черного дракона, словно отголосок его тайного имени в утраченном золоте Бездны.
«Тогда иди», — сказал он, и подобное стеклянному кружеву прекрасное создание метнулось вниз, скрытое мягкими дымчатыми сумерками.
Жар и магия драконов внезапно отдались болью во всем теле, и Дженни почувствовала, как восторг полета сменился страхом падения.
Она упала на колени в темноте осеннего леса, и немилосердный холод въелся в свежие, только что зажившие раны на спине и руках. Между бородавчатыми белесыми стволами она увидела алый огонек костра и почувствовала знакомый запах дыма и лошадей. Простенькая мелодия жестяной свистульки висела в воздухе. Светлый ореол, обводивший по краешку все предметы, пропал; сумерки обесцветились, стали сырыми, туманными и пронизывающе холодными. Дженни задрожала, запахнула поплотнее овечью куртку. Колени ощущали влажность земли сквозь ветхую ткань юбки.
Отбросив с лица непокорные черные волосы, Дженни взглянула вверх. Сквозь сплетение голых сучьев был виден черный силуэт дракона, одиноко кружащего в пустом вечернем небе.
С благодарностью, которой не выразить в словах, она коснулась его разума и ощутила всю его печаль, боль и ярость.
«Жесток твой подарок, колдунья, — сказал он. — Ты лишила меня моих старых радостей, заставила жить во вражде с самим собой. Как и ты, я уже не смогу стать прежним».
«Прости, Моркелеб, — сказала она ему. — Мы изменяем все, к чему прикоснемся, будь это магия или чужая жизнь. Десять лет назад я бы пошла с тобой, не прикоснись я к Джону и не прикоснись он ко мне».
Голос его отдался подобно эху в ее мозгу:
«Будь счастлива, колдунья. Ты сделала свой выбор. Я не знаю, почему ты так поступила, этого не понять драконам. Хотя мне уже и себя не понять».
Она скорее почувствовала, чем увидела, как он исчез, растворившись в полумраке. На секунду силуэт его обозначился на белом диске луны — затем пропал навсегда. Печаль сдавила горло — печаль невыбранной дороги, дверей, что никогда не откроются, песен, которым никогда не прозвучать. Человеческая печаль утраты. Но, в конце концов, освободив ее, он тоже сделал свой выбор.
«Мы изменяем все, чего коснемся, — думала она. Ты — драконья погибель, Джон, ты — драконья погибель…»
Дженни вздохнула и, тяжело поднявшись с колен, стряхнула с юбки листья и сучки. Ветер вновь донес до нее пронзительно ясный голосок жестяной свистульки вместе с запахом дыма и начинающей подгорать кукурузной лепешки. Дженни закуталась в плед и медленно двинулась по тропинке к горящему на поляне костру.
