Джеймс Стоддард - Обманный Дом
В глазах Чанта был страх пополам с восхищением.
– Да. «Где он стоит, там виден страх воочию». Однако впервые самозванцу удалось проникнуть в Аллею Фонарщика. И никогда прежде гнолинги не принимали обличье людей – это какие-то новые гнолинги. Нужно будет поставить побольше стражников у дверей и потайных ходов, ведущих сюда.
– Их можно распознать по речи, – сказал Картер. – Этот разговаривал точно так, как все гнолинги – утробным голосом и короткими, отрывочными фразами. По крайней мере они не поумнели.
Они вместе осмотрели труп чудовища. Гнолинг как гнолинг – ничего примечательного. Не обнаружив в нем ничего необычного, Чант приступил к осмотру фонарей, а Картер, которому делать было положительно нечего, решил походить по аллее и посмотреть, не побывал ли тут кто-либо еще из его врагов. На самом деле тревожиться об этом не стоило: раненый гнолинг нашел бы своих союзников, будь они где-нибудь поблизости, но все же лорд Андерсон обнажил Меч-Молнию. Аллея заканчивалась у корсиканских сосен, между которыми лежала узкая тропинка. Картер осторожно пошел по ней, все еще не до конца оправившись после пережитого нападения.
Пройдя между соснами, он обнаружил за ними небольшой ручей. На миг ручей очаровал Картера своей красотой. Берега его были прямыми, как у искусственно прорытого канала, деревья по берегам стояли ровно, как в парке. Но почти сразу Картера охватило беспокойство. Он понял, что деревья стоят через слишком равные промежутки, и каждое третье в точности одинаково: молодая ива с совершенно одинаковыми ветками и отметинами на коре. Картер подошел поближе к ручью. Странно, но вода не замерзла, она оказалась теплой, как в весенний день. Вдоль берега сновали тысячи мелких рыбешек, их движения были симметричны и синхронны.
Тихий ужас сковал Картера по рукам и ногам, но причины своего страха он бы и сам не мог объяснить. Он почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом.
– Хозяин! – окликнул его из-за сосен Чант.
– Я здесь! – отозвался Картер. – Поди-ка сюда, посмотри.
Вскоре рядом с ним появился Фонарщик. Лицо его приобрело землистый оттенок, взгляд сделался мрачным. Поджав губы, он хрипло прошептал:
– «Ах! Владыка мой, Артур, куда идти мне? Где спрячу я мой лоб, мои глаза?»
– Что случилось? – спросил Картер. – Ведь здесь не всегда было так.
Чант покачал головой.
– Все переменилось. Эта речка течет издалека, с юга, она протекает по большой части Высокого Дома. Это приток Сказочной Реки под названием Плегатаниз. Но то была обычная речка, а не эта пародия, причуда художника. И что же это значит?
Картер обвел взглядом линию берега.
– Это значит, что в борьбе Порядка с Хаосом Порядок одержал жуткую победу и начал заражать мир. Наверняка за этим стоят анархисты. Нужно проверить, далеко ли распространилась болезнь.
Чант пошел влево вдоль берега. Он был так ровен, что идти было нетрудно, и вскоре путники приблизились к стенам лабиринта, где ручей стекал в водосток. И здесь царили симметрия и гармония, вот только у самого водостока о льдину, свалившуюся со стены и быстро таявшую, позвякивая, бились несколько стеклянных бутылок. Чант вынул льдину, и бутылки поплыли вниз по течению ручья. Все они были закрыты пробками, и внутри каждой лежала записка.
– Любопытно, – сказал Картер и выхватил из ручья первую бутылку. Он вынул из нее пробку, извлек записку, пробежал глазами и дрогнувшим голосом проговорил: – Чант, мы должны вытащить все бутылки до одной.
Бутылки успели уплыть ниже по течению, но ручей тек неспешно, и Картер с Чантом сумели собрать все пять бутылок.
– Что это за записки? – спросил Чант, когда извлек из воды последнюю бутылку.
– Все они адресованы Даскину, – ответил Картер. – Писала их Лизбет. Она жива.
ЙОРМУНГАНД
Сара сидела у французского бюро в гостиной и читала разложенные записки – пять посланий отчаяния из далекого прошлого. Она прочла их уже сто раз и оплакала тысячей слез. Лизбет на каждом письме ставила номер, и последнее было семнадцатым по счету – вода погубила остальные послания. Но самое первое сохранилось, оно, как и все прочие, было адресовано Даскину и написано неумелым детским почерком:
Пожалуйста, приди и спаси меня. Я – в доме, где не бывает солнца. Я не знаю, как он называется, и никто мне не говорит. Меня отпускаютв саду, где я выращиваю ежевику и репейник. Я все время одна. Пожалуйста, пожалуйста, спаси меня.
С любовью, Лизбет
Слова «с любовью» Лизбет окружила сердечками и пририсовала подле них собаку, лежащую лапами кверху. Рядом было написано:
Как жалко, чтo у меня нет щeнкa.
К семнадцатому письму почерк стал более уверенным и мелким – скорее это был итог опыта, нежели обучения, но орфография и пунктуация были на удивление правильными:
Дopoгoй Дacкuн я не знаю, cкoлькo времени я уже здесь, потому что здесь нет ни часов, ни солнца. Я oднa-oдинeшенькa в этой стране без света и некому меня пожалеть. Мне не дают книг, дали только старый, порванный тoмик «Грозового перевала», и эта книга стала моим учителем и единственным рассказчиком обо всем чeлoвeчecкoм. Тoлькo по ней я и училась. Порой я кpaду письменные принадлежности и o6pывки бумаги. Я вспоминаю о тебе, о Саре и о графе Эгисе. Я забыла про солнце, про деревья, траву и про все хорошее. Мне тaк хочется бежать в ваш пpeкpacный мир и навсегда остаться там, и видеть его не cквoзь пелену слез, не стремиться к нему, стучась о cтeнки опустевшего сердца, но быть там по-настоящему. Но у меня отобрали душу и сердце, и мне часто кажется, что я – всего лишь кaмeннaя статуя в обличье живой женщины или пpизpaк Kaтapины Линтон за oкном Хетклиффа, к ледяным пальцам которой не дерзнет прикоснуться ни один мужчина. Каждый день я молюсь о своем спасении, о тoм, чтобы ты явился мне на помощь, Дacкин, чтобы ты сжал мои призрачные pyкu в своих теплых пальцах, и тогда 6ы я снова стала собой. Приходи cкopee, но ни за что на свете не говори лорду Андерсону, что знаешь о моем существовании, умоляю тебя.
Сара повернула голову к Картеру. Тот полулежал на кушетке с цветастой обивкой, стоявшей посреди стульев, столиков и этажерок с безделушками, оживлявшими большую гостиную. Левой рукой Картер рассеянно поглаживал темно-синий ковер. Взгляд его был устремлен к барочному потолку, украшенному гипсовыми подвесками, фигурами атлантов и серафимов, цветочными оборками и бордюром в виде суровых ликов древних старцев, которые мудрыми, как у сов, глазами, наблюдали за всем, что происходило в гостиной. Не замечая, что жена смотрит на него, Картер восхищенно разглядывал потолок, очарованный красотой лепнины. Лицо у него сейчас казалось совсем мальчишеским – наверное, таким оно и было в те давние годы, когда он усаживался за бюро и играл с деревянными солдатиками. Видя Картера таким, Сара вновь ощутила, как любит его и как гордится им.