Роберт Говард - Конан, варвар из Киммерии
Ее слабость сейчас была его силой.
Его любовь к девушке, может быть, была сейчас опорой для его воли, нитью, которая связывала его с этим миром и которую колдуны не могли разорвать.
В конце концов и они поняли это. Один из колдунов обратил свой взгляд на Гитейру. Здесь не было битвы. Девушка отпрянула и вырвалась из рук своего любовника прежде, чем он понял, что произошло.
Затем девушка стала пятиться к пропасти, смотря на колдунов пустыми стекленеющими глазами. Хемса застонал и потянулся за ней, его воля не могла вести битву на два фронта. Девушка совершенно безвольно двигалась к обрыву, а Хемса следовал за ней, стонал от боли.
На самом краю пропасти девушка на миг задержалась, оцепенев, а он упал на колени и пополз к ней, тщетно пытаясь оттащить ее назад.
В этот момент один из колдунов засмеялся. Его жуткий смех, подобный звуку адового колокола, казалось, вернул ей понимание происходящего. Ее глаза наполнились невыразимым страданием, она решительно высвободилась из рук Хемсы и исчезла в пропасти.
Ущелье огласилось страшным предсмертным криком, который, многократно отражаясь от скал, долго раскатывался по горам. Хемса, перегнувшись через край, долго смотрел вниз. Его губы шевелились, что-то бормоча. Затем он повернулся и уставился на своих мучителей глазами, в которых уже не было ничего человеческого, а потом бросился к ним с поднятым в руке ножом.
Один из колдунов шагнул вперед и топнул ногой. Раздался скрежет, который быстро возрос до оглушительного рева. В прочной скале на пути Хемсы появилась трещина, которая мгновенно расширилась, и Хемса, мелькнув на мгновение с дико раскинутыми руками, исчез в бездне.
Четверо колдунов несколько мгновений созерцали изломанную кромку скалы, а затем неожиданно повернулись к Конану. Мозг его был затуманен. Он понимал, что ему нужно посадить Юсмину на черного жеребца и скакать, как ветер, но необъяснимая медлительность сковала его тело и мысли.
Теперь колдуны повернулись к ним. Они подняли руки, их очертания потускнели и расплылись, затем малиновый дым окутал их.
В следующий миг вращающееся облако поглотило Конана и Юсмину, отделив их друг от друга. Киммериец, ослепленный туманом, услышал удаляющийся крик Юсмины.
Малиновое облако, крутясь, поднялось вверх и исчезло за горными склонами.
Юсмина исчезла тоже, а с нею и четверо мужчин в черной одежде. Только дрожащий жеребец стоял рядом с ним.
7
К Уисме
Ясность сознания полностью вернулась к киммерийцу. Оглашая ущелье проклятиями, он влетел в седло и дернул поводья. Жеребец заржал, встав на дыбы.
Конан посмотрел на склоны, затем повернул жеребца в направлении, по которому двигался перед встречей с Хемсой.
Он отпустил поводья, и жеребец рванулся, подобно молнии. Бешеная скачка и для лошади, и для всадника была непроизвольной разрядкой после испытанного чудовищного психологического напряжения. Они спускались с головокружительной скоростью по узкой дорожке, вившейся по гигантской круче.
Он мог проследить путь, которым должен был проскакать. Далеко впереди он должен будет спуститься с гребня и сделать большую петлю назад до русла ручья. Конан проклинал необходимость терять столько времени на этот путь, но это была единственная дорога. Спуститься прямо здесь было невозможно.
Поэтому он пришпорил уставшего жеребца, когда вдруг до его ушей донесся стук копыт. Натянув поводья, Конан направил жеребца к краю гребня и посмотрел вниз.
Вдоль высохшего речного русла ехала пестрая толпа — пять сотен бородатых людей на полудиких лошадях.
Конан узнал афгулийцев.
— Я еду к Уисме! — загремел он сверху. — Я не надеялся встретить вас, собаки, по дороге. Следуйте за мной так быстро, как только могут ваши клячи!
Как только его крик достиг толпы, пятьсот бородатых людей запрокинули головы.
— Предатель! — услышал он вой, подобный шквалу.
— Что?
Конан увидел лица, искаженные яростью, и руки, потрясавшие ножами и луками.
— Предатель! — снова взревели они. — Где семь вождей?
— В тюрьме правителя, полагаю, — ответил он.
Ему снова ответил кровожадный вопль сотен глоток. Он перекрыл грохот своим ревом и загремел:
— Какой дьявол в вас вселился? Пусть один говорит, чтобы я мог понять, что вы хотите.
Костлявый старый вождь выдвинулся вперед, потряс своей саблей и закричал:
— Ты не спас наших братьев!
— Глупцы! — проревел выведенный из себя Конан. — Даже если бы вы преодолели стену, они повесили бы пленников прежде, чем вы ворвались бы в крепость.
— И ты поехал один, чтобы сторговаться с правителем! — завопил афгули, доведя себя до белого каления.
— Ну?
— Где семь вождей? — воскликнул старик, вращая саблей над головой. — Где они? Они мертвы!
— Что?!
Конан чуть не свалился с лошади от удивления.
— Да, мертвы! — уверенно заревели пятьсот кровожадных глоток.
— Но они не были повешены! — зловеще прокричал старик. — Вазули в соседней камере видели, как они умерли! Правитель послал колдуна, чтобы убить их!
— Они ошиблись, — сказал Конан. — Правитель не посмел бы. Прошлой ночью я говорил с ним.
Он зря признался в этом. Вопль ненависти и обвинений расколол небеса.
— Да! Ты пошел к ним один, чтобы предать нас! Вазули сбежали через двери, которые сломал колдун при входе, и рассказали все нашим разведчикам, которых мы послали, чтобы найти тебя. Когда они услышали рассказ вазули, они вернулись к нам и мы оседлали коней.
— И что вы, глупцы, намереваетесь делать? — спросил киммериец.
— Отомстить за наших братьев! — взвыли они. — Смерть Кшатри! Смерть Конану, он предатель!
Вокруг него начали падать стрелы.
Конан привстал в стременах, повернул коня и поскакал назад вверх по дороге.
Вскоре Конан достиг точки, где гребень соединялся со склоном.
Здесь Конан повернул на едва заметную тропинку среди скал. Он проехал совсем немного, когда жеребец вдруг фыркнул и попятился назад от чего-то лежащего на пути.
Конан уставился на кровавую, оборванную кучу, которая что-то невнятно бормотала обломанными зубами.
Только темные боги, которые правят мрачными судьбами колдунов, знали, как Хемса из-под упавших камней выбрался на тропинку.
Побуждаемый каким-то неясным чувством, Конан слез с лошади и стоя смотрел сверху вниз на бесформенную массу, понимая, что он стал свидетелем чудесного, противоречившего природе явления. Хемса поднял свою окровавленную голову, и его странные глаза, светившиеся агонией и приближавшейся смертью, уставились на Конана.
