Ростислав Гельвич - Беглец в жизнь
Роль палачей исполняли два специально присланных из ближайшего города сержанта. Первый брезгливо держал плотника за локоть. Второй же утирал со лба пот, опираясь на здоровенное подобие ножниц, и лениво глядел на подготовленный кол с закругленным концом.
Из своего дома вышел пожилых лет староста с потрепанной книгой в руках. Седая его щетина очень выделялась на смугловатом толстом лице, придавая ему несколько простецкий вид. Однако – вот же удивительно! – даже несмотря на то, что одет он был просто – в рубаху, штаны, сандалии и легкий кафтан, – все равно чувствовалось: он мудрый и многое повидавший лидер. Не уровня, конечно, короля, но вот деревней управлять такой будет на славу. В этом Альфаран был уверен. Тем временем староста остановился аккурат возле кола и раскрыл книгу там, где была закладка из кусочка мягкой кожи.
– Люди, слушайте и не говорите, что не слышали или запамятовали! Сей муж свершил насилие над кровью от крови своей – над молодой своей дочкой! – приговоры всегда говорились в таком стиле. – Закон гласит: «Если муж снасильничает над ребенком малым девочкой или мальчиком, то полагается лишить насильника мужской его гордости и посадить на кол прилюдно»!
Староста остановился и прошелся по всем глазами.
– Так свершится же правосудие! Так будет с каждым!
Это был сигнал к действию.
Плотнику, пока еще будто не обращавшему на все это внимания, тщательно заткнули рот кляпом. Именно после этого и началось…
Для начала он толкнул державшего его за локоть стражника. Толкнул довольно сильно, тот такого не ожидал, а потому отпрянул к колодцу. Второго стражника он боднул головой в живот – тоже удачно, тот согнулся и открыл рот, как рыба, выброшенная на берег.
Может быть, плотник бы даже сбежал (а он пытался), если бы не одно НО. Этим НО был Ратмир. Он единственный не остался глупо стоять на месте: грозно встав на пути убегающего плотника и схватив его за горло.
– Ратмир, не надо! – опомнился староста.
Тот все сильнее и сильнее сжимал руку. Плотник бешено задергал ногами… бесполезно – куда реальнее побороть гору.
– Ратмир!
Тот снова предпочел не услышать. Его можно понять: для него такое преступление – это шок. И он вполне мог не сдержаться. Успокоил его лишь голос не знакомого никому парня:
– Ратмир, не бери грех на душу. Не пачкайся.
Тяжело дыша, здоровенный мужичина с трудом разжал руку и толкнул распахнутой ладонью плотника. Даже не толкнул, отпихнул, как отталкивают от себя кусок нечистот.
Приговоренного снова подхватили два уже очухавшихся и порядком разозленных стражника. Его потащили к колу.
Он мог лишь глухо мычать и вырываться – сучить ногами и дергать связанными руками.
В толпе женщин не было. Именно поэтому стража легко и непринужденно сдернула с плотника штаны. Его легко вскинули на импровизированный помост…
– М-м-м-!! М-вы-ы-ым!!! – бешено завыл плотник.
Уже сейчас он пожалел о том, что вообще появился на этот свет. Ибо кол – это не просто боль и смерть. Это еще и страшнейшее унижение, с которым ничто не может сравниться.
И хотя конец казни был уже не за горами, но все еще не так близко – один из стражников подобрал с земли гигантские ножницы-секачи, поднес их к мужскому достоинству плотника…
– Отойдите подальше, а то забрызгает.
Вжик!
Хлынуло, в самом деле, очень сильно – светлый песок мгновенно обагрился бордовой струей. А плотник все выл и выл… это очень сильно давило на уши, кое-кто поспешно ушел домой. А кровь все лила и лила…
Постепенно плотник начал обмякать, бледнеть и, в конце концов, пару раз дернувшись, затих. Толпа двинулась в трактир.
…Столь суровые законы разработал, обосновал и составил король Симон Ордуэн, прадед нынешнего короля – Элнера Ордуэна. Старик-король, прозванный в народе Свирепым, составляя этот свод, ориентировался на Правду «славных». Око за око, зуб за зуб. Старейшие постулаты нашли свое применение в столь резких законах. Ходили слухи, что у Свирепого явно не в порядке с головой, ибо такой жестокости никто от него не ожидал. Существовали даже попытки поднять восстание, однако старик-король доказал, что свое прозвище он носит не зря – заговорщики и их ближайшее окружение были сожжены заживо.
А потом, спустя пару лет, люди поняли – несмотря на свою кровавость и жестокость, эти законы действительно являются законами! А не кучей букв, связанных воедино.
Отрубание руки за воровство – ну так кто заставляет вора воровать? Если сумел – молодец. Не сумел – тебя никто не заставлял, не обижайся.
Отрубание языка за поклеп и лжесвидетельство – так будут меньше врать.
Каторга за грабеж – будут меньше грабить.
Ведь никто же не заставляет?
Но был один щекотливый момент… согласно законам Свирепого за слово «мужеложец» любой мужчина имел право вызвать обозвавшего на поединок.
Но в это время мужеложество стало одним из многих «пикантных услаждений» для высших слоев общества. Поэтому он использовался редко.
Несмотря на всю свою жестокость, Свирепый был хорошим королем, прекрасно понимающим одну простую, но в то же время редко выполнимую для любого лидера вещь – правитель обязан быть жестким, ибо он отвечает не столько за себя, сколько за народ.
…В трактире стояла гнетущая тишина, нарушаемая редкими шепотками. Как ни странно, никто не пил, у всех оставалось еще слишком свежее впечатление от казни.
Тишину нарушил Альфаран:
– Слушайте, мужики, я понимаю, что у вас на душе муторно, но я приезжий и многого о вашей деревне не знаю. Почему он сделал это? – на последних словах он потупил глаза в стол.
Поначалу никто не ответил. Кое-кто даже начал приподниматься со стульев, сжимая кулаки – дескать, чего лезешь не в свое дело? Их остановил староста:
– Э-э-э, народ, чего бучу поднимаем? Чай, оторваться хотите? Так на левый бок парня гляньте, авось умишка-то прибавится.
На левом бедре у Альфарана покачивались ножны с «кразом». Кинжалы лежали в суме, притороченной к седлу, – их он решил до поры до времени не светить.
Особо горячие сразу же опустились назад, ибо парень, подтверждая предупреждение старосты, положил руку на рукоять меча.
Староста был гораздо умнее всех и прекрасно понял, зачем Альфаран задал такой провоцирующий в какой-то мере вопрос. Народу нужно было скинуть хоть часть того напряжения, которое скопилось во время казни. Да и опять же – интересно все-таки.
Поэтому он вдохнул поглубже, сглотнул слюну и степенно заговорил:
– Да мутная это история, парень, очень мутная… Дело-то три дня назад было – на Мирайлы день, ну то есть ночью. Все уже спали, а тут такой детский визг и плач из его дома, хоть уши затыкай, – старик вздохнул. – Слава богам, что Ратмира тогда в деревне не было – в город за пшеницей ездил, он бы эту паскуду своими руками убил.
