Карина Демина - Леди и война. Пепел моего сердца
— Я принес клятву, — сказал он, поправляя берет.
— Хорошо.
Открыть глаза. Приспособиться к сумеркам — плотные занавески и догоревшая свеча создавали иллюзию ночи — и сесть. Размять затекшие мышцы. Выровнять дыхание.
— Я хотел спросить, почему из всех женщин ты выбрал именно эту? И почему не способен изменить выбор?
— Не знаю.
— То есть, это не было осознанным действием?
— Не было.
К счастью, больше чужак вопросов не задавал.
Ехали еще два часа. Пустых. Наполненных самыми разными мыслями, избавиться от которых не получилось. И сдавшись, Сержант вытащил из кармана фарфоровую кошку.
С ней необязательно разговаривать вслух.
Вообще разговаривать не обязательно.
Глава 7. Итоги
Одни проглатывают обиду. Другие — обидчика.
Из записок старого ученого, посвятившего жизнь наблюдению за людьми.Что я помню о пути?
Остановка. Берег. Зеленоватая галька, которой Майло набил опустевшие карманы. К слову, его появление никого не удивило. Люди пребывали в уверенности, что Майло присутствовал в карете изначально. Чтобы Наша Светлость не заскучали.
И это спокойствие меня не удивило. Фрейлины, слуги, рыцари, Кайя… все, кому случалось встречаться с Майло, были убеждены, что точно знают, кто он и откуда появился. Магия?
Майло назвал это врожденной способностью.
В его мире важно уметь прятаться. Или притворяться своим.
На берегу мы пробыли недолго, сменив карету на плоскодонный барк, где Нашу Светлость приняли как дорогую гостью, и не следует обращать внимание на досадные мелочи, вроде решеток на окнах и запертой двери. Разве в этом проявляется истинное гостеприимство? Подали обед, но от запаха жареного мяса к горло подкатила такая тошнота, что ночная ваза, пустая и чистая, пришлась весьма кстати.
Нервы, нервы… пора лечить.
И занять бы себя чем-нибудь, но нечем. Пытаясь унять тошноту, я расхаживала по каюте, трогая чужие вещи. Сундук. Книги. Кровать, прикрученную к полу. И стол тоже. Стул один и его занял Сержант, пребывавший в странном полудремотном состоянии.
Юго чувствовал себя куда свободней.
Взломав замок на сундуке — моя совесть не мяукнула даже о том, что гости себя подобным образом не ведут, — он вытащил карты. Раскатывал на столе, придавливая углы книгами, астролябией и квадратной массивной чернильницей. Я не мешала. Карты были рисованы от руки, видно, что не единожды правлены.
Кривая линия побережья. Россыпь городов. Непропорционально широкие дороги и треугольники-горы на юге. Кажется, что на юге.
За островами выглядывает из волн сказочный змей. А в левом верхнем углу карты улегся тигр… или кто-то на тигра похожий. Юго, водя пальцем по бумаге, читал названия городов.
Вслух.
— Восточная граница, — произнес Сержант. — Территория Ллойда.
Что это нам дает? Разве что ощущение места в огромном мире.
Барк причалил к берегу. А я подумала, что островов на карте не менее сотни и нанесены, пожалуй, самые крупные. А этот… серая гранитная глыбина, заключенная в квадрат из стен. Крепость, старая, судя по кладке, отживающая свой век. Стены ее поросли желтоватым мхом, а единственная башня частично осыпалась. В дыре гнездились птицы и, возбужденные нашим появлением, они поднялись в воздух.
Птицы вились над крепостью и орали, громко, пронзительно, раздражающе.
Дорога брала начало от полугнилой пристани, поднималась к воротам, распахнутым настежь, и терялась в опустевшем дворе. В центре его возвышалось мертвое дерево, чьи могучие корни разворотили мостовую, давая шанс молодой, но хилой поросли. И тонкие стебли торчали, словно пики.
Виднелись вдали развалины хозяйственных построек, но к ним нам подойти не позволили.
Нашу Светлость ждали в донжоне.
Мрачного вида куб с окнами-бойницами, открытым очагом, который давал света еще меньше, чем десяток факелов, закрепленных на стенах.
Что ж, тюрьма — она и должна выглядеть тюрьмой.
Но нет, Нашу Светлость повели на второй этаж.
В отличие от кареты или каюты эта комната явно обустраивалась наспех. Шкуры на полу и голые стены. Полуистлевший гобелен. Характерный запах брошенного помещения, не вонь, но… где-то рядом. Мебель древняя. Продымленная — видать, сушили над очагом, готовясь встречать Нашу Светлость. Но хотя бы матрац не сырой. И простыни чистые… правда, кровать одна.
Сержант сдвигает кушетку к двери. Подозреваю, ночью и вовсе проход перекроет, но так мне даже спокойнее. Юго обустраивается на подоконнике.
А я… я вот-вот разревусь.
— Съешь лучше конфетку, — Юго вытаскивает из кармана леденец на палочке. Сахарный петушок, точь-в-точь как тот, из моего детства. Петушков продавала старуха на станции. Мы всегда возвращались за полчаса до дизеля и мне было скучно ждать, я ныла-ныла, что хочу есть и устала. Мама сдавалась и покупала у старухи конфету.
Жженый сахар и краситель.
Что может быть вкуснее?
— Учись принимать обстоятельства такими, каковы они есть, — Юго взобрался на подоконник.
А каковы есть?
Сбежать из комнаты, возможно, выйдет.
Из крепости — тоже.
С острова?
Лодок у пристани я не заметила. Следовательно, вариант украсть и уплыть отпадает. Существует вероятность, что лодки прячут в каком-то другом месте, но это место сначала надо отыскать.
Юго без особого труда снял ставни, распахнул окно и выглянул наружу. Я тоже посмотрела.
Сумрачно. Высоко.
И внизу — море, вцепившееся в скалы.
— Побег лишен смысла, — Сержант наблюдал за нашими манипуляциями с явной насмешкой. Ну да, я тоже не видела себя спускающейся по простыням, точнее простыне, да прямо на скалы. — Во-первых, время. Кормак и Дохерти договорятся раньше, чем мы доберемся до берега. Во-вторых, положение. Кормак достаточно умен, чтобы не причинять тебе вреда. А вот его люди — дело другое. Побег их разозлит. В лучшем случае тебя поймают и запрут в менее приспособленном для жизни. В худшем — произойдет несчастный случай. Я не могу допустить, чтобы с тобой произошел несчастный случай.
Мы с Юго переглянулись.
Итак, моя собственная охрана рискует оказаться надежнее той, которую оставил Кормак.
— И что нам делать?
Ответ известен мне самой: ничего.
— Ждать, — Сержант смежил веки, явно намереваясь уйти в спячку.
Ожидание затянулось на две недели.
К концу первой я возненавидела свою тюрьму, остров, Сержанта, который просыпался лишь когда в комнате появлялись чужие. А еще сообразила, что утренняя тошнота появилась вовсе не от нервов.
