Дмитрий Емец - Первый эйдос
Молчавший до сих пор Мошкин внезапно выдал серию сразу из трех вопросов:
– Я не хочу погулять? У меня не болит голова, нет? Мы не сидим сегодня целый день в духоте?
Улита великодушно махнула рукой.
– Ступай, ступай, сомневающееся создание! Арея все равно нет. Думаю, он появится с новым шрамом и парой дополнительных зазубрин на клинке…
Мошкин ушел. За Мошкиным потянулась Ната, заявившая, что у нее три свидания на трех разных станциях метро. Следом за Натой слиняла сама великая Улита, а за ней и Дафна с Мефодием. В конце концов, июль есть июль.
Только Чимоданов остался в резиденции мрака. К свежему воздуху он относился подозрительно, как всякий истинный химик. Он поднялся к себе, почитал справочник по взрывному делу, на всякий случай крепко связал Зудуку и лег спать. И, хотя дарха у него пока не предвиделось, снились ему отрывистые, жутковато-притягательные сны.
* * *Когда Мефодий и Дафна вышли на улицу, солнце уже сползало к горизонту. По Большой Дмитровке прокатывались людские волны. Офисники, завершившие рабочий день, медленно перетекали к метро и ближайшим парковкам. На их усталых лицах читалась робкая мысль, что, несмотря на все свои косяки, жизнь все же прекрасна и удивительна.
– Мы на Мамае? – спросила Даф.
– Нет. Одиннадцатым номером, – ответил Меф.
Даф кивнула. Что ж, пешком так пешком. Меф вечно забывал, с кем связался. Когда через час подуставший Буслаев попытался скользнуть в пиццерию, Дафна поймала его за майку.
– Давай еще пройдемся!
Лицо Мефа и морда Депресняка разом приняли одинаковое выражение. Это было страдание замученных мужчин, которых куда-то тащат. Правда, оба вскоре утешились. Мефу понравилось лавировать в подворотнях, показывая Дафне никому не известный путь к бульварам, который Дафна открыла еще год назад. Депресняк же улизнул куда-то, чтобы через минуту появиться с большой рыбиной в зубах.
– Где он ее поймал? Здесь нет прудов! – наивно удивилась Даф.
– Тогда уж не в пруду, а в Атлантике, где эта бедная рыба покончила с собой.
– Почему?
– Сама посмотри. Когда ей стало ясно, что от твоего маньяка ей не улизнуть, она закололась и изжарилась. Вон вилка торчит, – сказал Меф.
Дафне стало совестно. Значит, Депресняк опять ограбил кого-то из посетителей ресторана. То и дело взлетая, чтобы не отстать, кот рвал на асфальте рыбину. Покончив с ней, он перелетел на плечо к Дафне и ржаво замурлыкал. Поел-поспал-подрался – к этим трем вещам Депресняк относился с исключительной серьезностью.
Они свернули в переулок. В арке краской было крупно написано: «Рома + Леся. Я люблю тебя, мое солнышко! Прости!» Прошли метров сто и снова «Рома + Леся», только уже на асфальте. Краски не жалели. Трудились от души.
– Угадай, кто это написал? – лениво спросил Меф.
– Чего тут угадывать? Рома, – сказала Даф.
Раньше, пока ее связь с флейтой не была разорвана, она знала бы это наверняка. Сейчас же приходилось подключать воображение. Наверное, Рома маленький, беспокойный и неимоверно упрямый. Из неполной семьи или живущий с матерью и отчимом, который вспоминает о его присутствии, лишь когда надо на кого-то наорать. Поссорившись с любимой девушкой, Рома ночует на скамейке под ее окнами. Мерзнет. Поднимает воротник куцей куртки. Много курит.
Даф так тщательно представила себе этого Рому, что чуть не прослезилась. Меф наблюдал за ней с интересом.
– Не хочу тебя огорчать. Писала Леся, – сказал он, когда в своих мечтах Даф забрела невесть в какие дебри.
Хрустальная мечта Даф разлетелась вдребезги.
– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросила она.
Меф пожал плечами. Он и сам не мог сказать откуда. Порой объяснить сложнее, чем знать.
– Это неправильно, – сказала Даф, смертельно обиженная за свою мечту. – Чудовищно неправильно! Глобально неправильно!
Меф хмыкнул.
– Хочешь, я заставлю Рому бегать с кисточкой и исписать тут все заборы? Мне не сложно, – предложил он. – Лесе будет приятно. Возможно, она даже уйдет из секции пулевой стрельбы, бросит пить пиво и вместе с Ромой станет играть на виолончели.
Меф предлагал всерьез, однако Даф отказалась.
– Нет. Вмешиваться нельзя. Пусть все идет, как идет…
Неожиданно что-то заставило Дафну остановиться. У подземного перехода ссорились двое алконавтов. Один – высокий, плотный – раз за разом толкал другого, хилого и затравленного. Видимо, дожидался, пока тот огрызнется, чтобы врубить по-настоящему, с разворота. Маленький это прекрасно понимал и жался, как больной голубь. Явно стремился показаться настолько робким и слабым, чтобы о него противно было пачкать руки. Здоровяк, в свою очередь, осознавал, что вызвать такого доходягу на драку непросто, и с каждым разом задирал его все сильнее. Между толчками проскользнуло уже несколько оплеух, от которых голова тощего дергалась, как у дохлого куренка.
Сострадательная Даф, конечно, не могла пройти мимо. Рука ее невольно стала подниматься, чтобы вытянуть из рюкзака флейту, но тотчас бессильно опустилась. Единственное, на что сейчас флейта годилась, – это ткнуть ею здоровяку в глаз.
– Вмешайся! – попросила она Мефа.
Тот поморщился.
– Да ну… Мы ж не знаем, кто там кому чего должен… Если вокруг человека скапливается слишком много уродов, логично предположить, что он и сам урод. Что-то же тянет его в их общество? – сказал он.
– Сделай это для меня! – настойчиво повторила Даф.
Что-то в ее голосе подсказало Мефу, что лучше не спорить. Он пожал плечами и послушно подошел к мужчинам.
– Добрый день, мальчики! Не будете ли вы столь любезны посвятить нас в характер вашего социального конфликта? Мою подругу интересуют малейшие психологические нюансы. Не стесняйтесь: излейте душу! – сказал он, слегка подражая Улите, любившей перед дракой прикинуться дурочкой.
«Мальчики» повернулись к Мефу. Едва ли то, что они увидели, их сильно впечатлило. Подросток лет шестнадцати. Скорее среднего роста, чем высокий, не атлет, с отколотым передним зубом, с хвостом волос на затылке.
Тощий алкаш, пожалуй, даже обрадовался, что гнев здоровяка может переключиться на кого-то постороннего. Его трусливое лицо выразило мышиное удовлетворение. Когда бьют одного – это унижение. Когда же бьют многих – это уже некое социальное действо, в котором можно поискать высший смысл.
Что касается здоровяка, то он озверел и в ярких, но лексически бедных выражениях посоветовал Мефу валить.
– Подведем итог! – сказал Буслаев. – Мне советуют топать согласно маршруту, отмеченному на топографической карте? И в чем причина такой немилости? Излишнее полнокровие давит на мозг? А, здоровячок?
