Надежда Кархалёва - Альдана Четыре новых человека
Стоит думать о том, чтобы спасаться. От прогресса, пожирающего каждую частичку планеты Земля. От бесчисленных торговых центров, вылезающих, как прыщи, пока памятники архитектуры давно минувших столетий умирают. От идиотских неоновых вывесок, под натиском которых звёзды болезненно ссыхаются и становятся незаметными. От самих себя, читающих статью об экологической катастрофе дома, а на улице выбрасывающих банку из-под пива в кусты, решив, что десять метров до урны для мусора — это слишком далеко. Нет, человек не венец природы, а главная её ошибка.
Под натиском столь печальных мыслей Дашка опустилась на ковёр из пыли и обхватила голову. Нет смысла тащиться дальше, однозначно дорога прямо до Владивостока, а деревня в глубинке, куда, после того, как высадишься с электрички, сорок минут спортивной ходьбы. В череп стала долбиться досада. Ну почему всё получается именно так? Иногда девушке казалось, что она родилась не в то время и не в том месте, слишком уж часто она ощущала себя не Дашкой, не Дарьей Александровной Сотниковой, а исправно функционирующей биологической единицей. В самом деле, как-то странно именовать жизнью перемещения от места жительства к месту учёбы (работы, отдыха) и обратно. Хотя кто-то на подобное существование не жалуется, кто-то даже в нём умудряется находить счастливые моменты, ими и дышит; кто-то и вовсе из таких кусочков радости строит себе что-то, немного похожее на такую жизнь, какой она должна быть: яркую, разноцветную, кипящую, где, может быть, даже выплавляется добро для других. Дашка выбрала наихудший вариант: стремление создать что-то в этом роде при полнейшем нежелании хотя бы план действий наметить.
Чувство собственной бесполезности грызло Сотникову с тех пор, как она научилась мечтать. Другие девочки грезили карьерой или богатыми кавалерами. Дашка же в своих фантазиях спасала вымирающих животных, изобретала лекарство от смерти и устанавливала государственный строй, при котором не существует денег, потому что из-за них — большая часть преступлений, убийства, грабежи и прочие кошмары. И профессию люди выбирали бы по велению сердца, не заботясь о прибыли, которую она может приносить — если бы не придумали деньги. Любили бы не за счета в банке, а за ум, красоту и широту души. Но так не бывает, да и не будет. Никогда.
Поэтому для Дашки один из самых жестоких философских вопросов — каково моё призвание — оставался открытым, и уже начинал нарывать, как необработанная рана. Обработать нечем — рецепт может выписать только сама Дашка, но и она не знает точный диагноз.
Стал накрапывать противный, мелкий дождик. Девушка ещё чуть-чуть посидела, впадая в состояние, когда в голове всплывает туча мыслей, они сталкиваются, отлетают друг от друга, ударяясь о стенки души, выбивают оттуда новые; и оказывается, что в душе им тесно, они рвутся наружу и причиняют почти реальные физические мучения. Дашку слегка подташнивало, всё тело ныло. Дальше здесь находиться сил не было, под тонкую курточку пробирались холодноватые капли, насквозь промокли кеды. Окончательно добила внезапная жалость к себе, одинокой и нечастной. Зачем она вообще поехала на дачу к старосте?! Ведь догадывалась, что на приятные впечатления день окажется беден.
Сотникова встала, побрела назад, к одногруппникам. Хотелось повернуть в другую сторону. Дашка замедлила шаг, над каждой лужей останавливалась и смотрела, как её отражение распадается под кругами от врезающихся в воду капель.
— Что ты там застряла, поднимайся, живо!
Как ни старалась, а всё-таки возвратилась. С обрыва по камням почти бегом спустился Верников и, не дав опомниться, потянул за собой наверх. Там её поджидали довольно кислые и потрёпанные физиономии, упорно молчавшие, как партизаны на допросе. Староста процедил:
— Явилась. И что расскажешь?
По Дашкиной щеке побежала слезинка, вторая, третья… Дождь превратился в ливень, он скрывал, что девушка плачет. Дашка выдохнула: «Ничего», — и слилась с толпой. Верников, невероятно расстроенный, выцепил Сотникову, стиснув руку девушки так, что у неё хрустнули пальцы, притянул к себе, обнял сзади за талию. Даша закрыла глаза. Шум дождя, перебранки и выкрики одногруппников слились в далёкий неясный гул, девушка почти успокоилась. В сознании наконец-то наступило затишье. Чтобы ненароком не вызвать новую волну переживаний, Дашка стала вслушиваться в ровное Сашино дыхание, ни на что не отвлекаясь и ни о чём не думая. Верников понял, что он сейчас тот, ради кого она ещё не сошла с ума, и обнял девушку крепче. Вокруг них выросла невидимая стена, защищающая от происходившего тут безобразия.
— Вы, двое, заканчивайте с нежностями, все собрались уже! — Фёдоров одним ударом снёс полстены, в образовавшуюся дыру со свистом ворвался ветер вперемешку с обрывками нецензурных дискуссий на тему, кто без спроса ополовинил последнюю бутылку пива и как отвратительно прошёл день.
Не выдержав такого напора, стена рухнула. Оказалось, за ней смеркалось, народ в спешке собирал вещи и плавно стекал к дороге. Дашка отделилась от Верникова, выудила из грязи свой рюкзак (на котором красовался отпечаток чьего-то ботинка сорок пятого размера), покидала туда барахлишко, что привозила с собой (к слову, утром это было не барахлишко, а пластиковые контейнеры с салатами; салаты употребили по назначению, а контейнеры постигла участь рюкзака, и они малость деформировались). У Саши из ручной клади (не употребляемой в пищу) имелась только гитара (прекрасно сохранившаяся), он схватил её, и Дашка с Верниковым поплелись за группой.
Чистейшая дождевая вода, падая на землю, обращалась в липкую жижу, сперва затруднявшую движение; вскоре к этому привыкли и не обходили коричневые болота, терпели булькающую в обуви и под штанинами грязь, шли прямо, прямо. Даже самые убеждённые оптимисты не отрицали, что группа сбилась с пути окончательно.
В полвторого спохватились, что незачем торопиться с целью успеть на электричку (разве что на утреннюю) и что потребность во сне требует удовлетворения. Решили: пока все восполняют её прямо на обочине, два человека голосуют (если один заснёт тоже, второй его тормошит). Утомятся настолько, что будут валиться с ног, — разбудят следующую пару. И так, пока не поймают попутный транспорт.
Первыми на вахту определили старосту и Верникова. Компания пыталась заснуть. Вместо постели — куртки и ветровки, у некоторых роскошь — вместо подушек рюкзаки и животы рядом храпящих. Ливень прекратился. Саша бренчал что-то на гитаре, Дима напевал себе под нос. Остальных, кроме Дашки, задушил Морфей.
Сотникова ворочалась. Коленкой ударилась о столб с дорожным знаком. Выругалась. Потянулась. Зевнула. На посту вместо Верникова и Фёдорова торчали Шабанов и Колесников. Получается, Дашка всё-таки прикорнула ненадолго. Её организм посчитал, что этого достаточно, и девушка ощущала просто неправдоподобную в это время суток бодрость. Ещё было очень скучно. Она попробовала вступить в разговор с парнями, но те лишь невнятно мычали, терпя поражение в борьбе со сном. Дашка их подменила. Скучища. Принялась дефилировать взад-вперёд до легкого головокружения. Сделала зарядку — зря, новый прилив энергии. И вдруг…