Джон Макдональд - Искатель. 1992. Выпуск №2
Вот и все новости. Я рад, что эту четверку не растянули, скажем, на две недели. Едва ли мужчина может столько времени жить без секса. Ха, xa! Судя по всему, теперь до июля у нас не будет казней. У одного уже есть две отсрочки, и его адвокаты сражаются еще за одну. Может жить спокойно аж до осени. Слава Богу! Такое ощущение, что эта четверка высосала все мои силы.
Эдди, дружище, когда будет время, напиши, как ты чувствуешь себя в отставке. И не забудь о пари. Ты болеешь за «Янки», а у меня есть для тебя новости. Они и в этом году не собираются стать чемпионами.
Твой друг Вилли.
1
Неудивительно, что записи адвоката Райкера Димса Оуэна по поводу дела Волчьей Стаи были бережно сохранены его помощницей Лией Слэйтер — ведь она боготворила мастера Оуэна.
Хотя Райкер Димс Оуэн имел дурную привычку излагать свои мысли чрезвычайно витиевато, дабы «прояснить собственные взгляды», данный опус вызывает несомненный интерес,
Это было первое и, видимо, последнее дело, которое он вел под неусыпным оком общественности, которая, как известно, видит мир сквозь сильно искажающие линзы. Скорее всего выиграть дело не смог бы никто — ведь «выиграть» здесь- означало добиться любого приговора взамен смертной казни.
На счету сорокалетнего Райкера Оуэна числилось немало успешных процессов. И когда решено было судить четверку в Монро, одном из тихих и безмятежных городков, отчаявшиеся родители Кирби Стассена — единственного подзащитного, чья семья имела достаточные средства, — наняли именно Райкера Димса Оуэна. Они надеялись, что он спасет от смерти их единственного сына, единственного ребенка, единственного цыпленка, единственное оправдание прожитой жизни.
Кроме внушающего надежду списка выигранных дел, Оуэн обладал способностью вызывать к себе уважение. Поэтому страх родителей за сына до некоторой степени поуменьшился. Они, конечно же, понимали, что наняли не волшебника и не героя, но образ Оуэна отождествлялся у них с наивными представлениями об адвокатах, навеянными биографиями Фаллона, Роджерса, Дэрроу и других великих представителей этой профессии.
В первые дни долгого судебного процесса многим репортерам казалось, что они присутствуют при рождении легенды, очевидно, так думал и сам Оуэн. Но мало-помалу иллюзии репортеров улетучились. То, что они приняли за блеск ума, оказалось набором заранее отрепетированных приемов, а бьющая в глаза непосредственность и яркая индивидуальность — нарочитой эксцентричностью. К концу процесса Оуэн потерпел полный провал — его выставили бестолковым и претенциозным позером, скучным карликом-фокусником, который с напыщенным видом вытаскивает из старомодной шляпы дохлых кроликов.
И все же нельзя утверждать, будто он проиграл дело, поскольку невозможно доказать, можно ли было его выиграть вообще. Но тем не менее записки Оуэна о сенсационном деле «Штат против Наннет Козловой, Кирби Стассена, Роберта Эрнандеса и Сэнди Голдена по обвинению в злостном и преднамеренном убийстве» очень интересны. По крайней мере будущему адвокату наверняка полезно будет ознакомиться с точным отчетом о процессе. А те, кого особенно интересуют зигзаги человеческих отношений, обнаружат в записях Оуэна плод размышлений довольно практического ума о четырех молодых людях, которых адвокат так старательно защищал.
Оуэн диктовал мисс Лии Слэйтер, своей новой помощнице. Она же записала многие устные беседы между адвокатом и его подопечными и исполняла обязанности секретаря защиты на процессе.
Внимательный читатель обратит внимание на некоторые отступления от норм сухого юридического языка. Причину этого следует искать не только во внешней привлекательности мисс Слэйтер и ее увлечении драматическими сенсациями, но и в Мириам, жене Оуэна, с которой он прожил двадцать лет. Ведь каждый мужчина должен иметь возможность продемонстрировать перед кем-нибудь свою значимость. И еще в некоторой словесной неумеренности записей виновато, наверное, его подспудное желание опубликовать со временем мемуары.
Отношение мисс Слэйтер к своему шефу не изменилось после всеобщего разочарования в талантах защиты. Оуэн остался для нее яркой звездой. Когда адвокат попытался выжать слезу у каменных присяжных заседателей, затуманились глаза Лии. Когда же вынесли приговор, ее карие глаза округлились, а пальцы непроизвольно сломали желтый карандаш.
О Том, какова была реакция Райкера Димса Оуэна на поражение, можно только догадываться. Он не оставил никакого резюме в своих записях. Вполне вероятно предположение, что он знал, каким будет приговор, чувствовал свой проигрыш и в поспешности заседания жюри нашел лишнее тому подтверждение. Присяжные совещались всего пятьдесят минут, а это обычно бывает, когда выносят приговор по поводу предумышленного убийства без права на апелляцию.
Невозможно точно определить эмоциональное состояние мисс Слэйтер, когда ее герой потерпел поражение. Пожалуй, есть основания предполагать, что она обладала известными способностями облегчать страдания ближних. Ее обаяние, правда, подпорченное излишним подобострастием, могло бы вернуть веру в себя кому угодно, но только не такому опустошенному человеку, каким оказался после суда Райкер Оуэн. Образно выражаясь, он свалился с карусели и угодил головой прямо в медный столб.
Начало записям положили первые встречи с родителями Кирби Стассена.
2
Я так и не смог найти общий язык с родителям и Кирби. Причины вполне понятны. Я не раз сталкивался с этим. Кстати, каждый человек, работающий с правонарушителями, знаком с таким явлением. Как правило, родители не желают верить, что их дети — преступники. Всю свою жизнь они знали о существовании пропасти, отделяющей солидное большинство уважающих закон людей от больного, дикого и опасного меньшинства, именуемого преступным миром. Однако они не могут поверить, что их ребенок, их благопристойный наследник, оказался на той стороне пропасти. Они считают, что преодолеть подобное препятствие ему не по силам, следовательно, общество ошибочно обвиняет их дитя. Речь идет всего лишь о ребяческой проделке, неправильно истолкованной. Одно из двух: либо их отпрыска оклеветали, либо он попал под временное влияние дурной компании.
Родительская близорукость приводит к неспособности понять, как легко преодолевается эта пропасть. Пожалуй, в зрелом возрасте, когда привычные правила морали завладевают им, труднее совершить подобный «прыжок». Но и юности, в традиционные годы бунтарства, пропасть кажется почти неуловимой чертой в пыли. Для молодости она пустяк, а для остального общества означает границу между жизнью и смертью.
