Мария Заболотская - И.о. поместного чародея-2
Главной же бедой, на мой взгляд, было то, что Виро упивался своей неразделенной любовью ко мне, в страданиях находя тихую радость сродни той, что обретают люди в храмах, когда вдоволь наслушаются душеспасительных проповедей. Он не боролся с ней, напротив — лелеял точно так же, как и свои клумбы. В душе я была уверена, что ответь я на его упования взаимностью, это идеальное чувство быстро бы растаяло, сейчас же оно пребывало в счастливом состоянии совершенства, не испорченного ни одни касанием реальности.
Я же, не в силах побороть свои безответные чувства, досадовала и злилась. Той досады, что я испытывала по поводу своих душевных метаний, мне было предостаточно, ан нет, мне приходилось чувствовать угрызения совести еще и из-за чувств демона…
Единственной отдушиной мне служила работа — если можно назвать отдушиной нечто, отвлекающее тебя от уныния при помощи изрядных зуботычин. Из-за хаотического портала всяческая нечисть кишела в окрестностях города, как никогда ранее, и местным жителям пришлось побороть недоверие к своей новой поместной чародейке. Вряд ли я смогла бы извлечь из этого пользу — опыта у меня было крайне мало (с некоторых пор я избегала выражения «кот наплакал», равно как и других высказываний, где упоминались коты), и поначалу дела мои шли из рук вон плохо. Демон не желал участвовать в истреблении нечисти, совершенно бесчестно используя приевшийся упрек в любви к мерзавцам человеческого племени, и, соответственно, нелюбви к несчастным нелюдям, так что я остро нуждалась хоть в какой-то помощи.
Она пришла совершенно неожиданно, в начале позапрошлой зимы, когда мне уже казалось, что стоит смирить гордыню и отправить в Лигу прошение определить меня в Армарику, ибо даже пытошных дел мастера не нанесли бы мне столько увечий, сколько я получила с того момента, как первый клиент решился обратиться ко мне за помощью.
В тот сырой, промозглый вечер я сидела у камина и баюкала прокушенную руку. Всю ночь накануне я охотилась на какую-то мелкую тварь, повадившуюся душить кур на окраинах. Итогом стал стертый с лица земли курятник, за которые мне предстояло еще расплатиться с недовольными хозяевами, и краткая запись в моем дневнике: «Никогда не использовать заклинание Воздушной Ловушки рядом с хаотическим порталом». Это была уже бог знает какая запись такого рода — хаотический портал искажал любое заклинание самым непредсказуемым образом. Та же Воздушная Ловушка была безобиднейшим заклятием, уплотнявшим воздух таким образом, что объект охоты оказывался запертым в эдаком невидимом пузыре. Но проклятый портал многократно усилил эффект, пузырь оказался размером с курятник и, к тому же, эффектно лопнул, разметав куриные перья на несколько десятков метров.
Во всем этом была только одна положительная сторона — куры остались живы, хоть большей частью и облысели. Но и нечисть, на которую я охотилась, также не пострадала. Ее отшвырнуло в сторону, немного оглушив, и я, с торжествующим воплем, прыгнула на нее, накрыв первой попавшейся корзиной, за что и поплатилась. Острота мелких зубов и мощность челюстей твари многократно превосходили мои предположения: уже спустя пару мгновений она прогрызла корзину и цапнула меня за руку, после чего прожила очень недолго.
Спустя пару часов моя рука распухла, побагровела и отказалась повиноваться. Вид у нее был настолько омерзителен, что Виро забыл на время про свои обиды и помог обложить ее капустными листьями поверх слоя зловонной мази.
— Господин Виро, — замогильным голосом промолвила я. — Возьмите, пожалуйста, в библиотеке Кодекс Поместного мага и в разделе о пенсии поищите пункт, где говорилось бы, что однорукий поместный маг, пострадавший от нечисти, имеет право на место в какой-нибудь богадельне. Если однорукости недостаточно, то мы подождем, пока я лишусь ноги — думаю, это случится где-то послезавтра, когда я пойду охотиться на ту пакость, что давит почтовых голубей…
Тут в двери постучали, и я издала горестный возглас, потому что такое начало не предвещало спокойного вечера.
Виро немедленно скрылся с глаз долой — перед визитерами он показывался только в плаще, полностью скрывавшем его физиономию; я говорила любопытствующим, что это мой кузен, пострадавший от увлеченности алхимией. Верили ли мне или нет, сказать сложно, но пока что вопросов к таинственному кузену у местных властей не появлялось.
Я поковыляла к двери — давали о себе знать поврежденная на прошлой неделе спина и изрядно ушибленный копчик.
За дверью обнаружился некто в дорожном плаще, замызганном и неаккуратно заштопанном. Капюшон был опущен так низко, что становилось ясно — это тоже своего рода кузен, пострадавший от алхимии, сиречь человек, не желающий, чтобы его лицо видели. Даже те, кто приходил за двусмысленными зельями, кутались не так тщательно.
— Чем могу помочь? — с подозрением спросила я, вполне выразительно подразумевая: «Ничем помочь не могу».
— Было бы в высшей степени любезно с вашей стороны возместить мне все убытки, — заявил неизвестный, нахально потеснив меня в сторону и распространяя вокруг себя хмельной дух. — И предоставить плотный ужин. Сардельки с тушеной капустой меня бы устроили. И бутылка красного вина для начала.
С одной стороны, заявить подобное могло множество людей — кому же не по нраву промозглым зимним вечером сытный ужин и вино? — с другой — немногие знакомые мне люди отличались такой бесцеремонностью и прямолинейностью, и я ощутила неясные подозрения, которым суждено было подтвердиться спустя минуту-другую.
Незваный гость, даже не подумав вытереть грязную обувь о коврик, уже устроился в кресле и снял капюшон, отшвырнув свою сумку в сторону.
— Магистр Виктредис! — воскликнула я, с удивлением рассматривая своего бывшего хозяина.
Виктредис сильно изменился за прошедшее время. Его лысина стала куда как значительнее, а лицо приобрело несвойственное ему ранее выражение лихости и нахальства. Я вынуждена была признать, что беспутная жизнь пошла беглому чародею на пользу. Если ранее он был так же уныл, как переваренная овсянка, то теперь во всей его тощей фигуре чувствовалась уверенность в себе и вкус к жизни — пусть и испорченный донельзя, но вкус. Унылый мизантроп превратился в мизантропа-авантюриста, к тому же, определенно пьющего в ущерб здоровью и спокойной жизни.
Я приготовилась дать отпор, так как мой опыт подсказывал — беглый поместный чародей пришел сюда пытать счастья, не найдя другого места для зимовья. Холодная пора в Эпфельредде отличалась суровостью, и всякий бедовый человек старался в преддверии морозов забиться в теплый угол, усмирив до поры, до времени страсть к приключениям и разгульной жизни.
