Анна Чеблакова - Смерть волкам (СИ)
2
Кривой Коготь подождал до трёх часов дня, когда жара начала спадать. Больше никто не медлил ни минуты. Оборотни собрались в вестибюле, который уже еле-еле вмещал всех. Не было слышно ни громких разговоров, ни смеха — только негромкие, деловитые, обрывистые фразы, тихий плач женщин и глухое бряцанье оружия. Наконец Кривой Коготь, угрюмо оглядывавший стаю с вершины своего пьедестала, на котором он сегодня сидел, а не стоял, тяжело поднялся на ноги и отдал приказ:
— Выступаем.
Тогда те, кто шёл в Донирет — воины и сопровождающие — мгновенно начали строиться в неровные ряды, а остальные поспешно отступили к стенам. Кривой Коготь спустился вниз и прошёл сквозь ряды соратников, приветственно опускавших головы. Встав во главе войска, он выпрямился, расправил плечи и, вскинув голову и оборотив к своей стае бледное от потери крови лицо, рявкнул во весь голос:
— Пора действовать, прах побери! Вперёд, и сровняем этот город с землёй!
Короткий воинственный клич, вырвавшийся из трёхсот глоток, шумно отдался от стен и потолка пещеры, и наполнил сердце Кривого Когтя гневной отвагой. Давно, очень давно он не выходил на настоящее дело.
Он первым зашагал вверх по замшелым ступеням, и его волки шли за ним, стуча по камню подошвами и древками дротиков. Часовые у дверей отсалютовали Когтю своими длинными ножами, и он тяжело кивнул своей огненной головой. В его мозгу бушевало целое море мыслей и чувств. Наконец-то он покидал это место, эту огромную древнюю нору, которую порой ненавидел до хруста в кулаках, и к которой в то же время привязался — ведь, как-никак, это подземелье последние несколько лет было его маленьким королевством. Тонкие ноздри вождя раздувались, будто уже чувствуя запах крови дониретцев.
Отряд был слишком велик, чтобы вести его коротким путём. Кривой Коготь снова выбрал длинную и торную дорогу, по которой когда-то привёл сюда Тальнара и других новообращённых, и путь занял несколько часов. После небольшого перевала и сухого обеда стая направилась дальше. Шли в угрюмом и тревожном молчании, боясь случайным звуком разъярить вожака, которому боль от раны только прибавила гнева.
Цепь вервольфов растянулась на несколько сотен шагов — никогда ещё Кривой Коготь не вёл за собой такую рать. Сам он, конечно, шагал в авангарде, изредка, когда боль и жара очень уж донимали его, садясь в паланкин из свежих еловых стволов, только сегодня утром срубленный специально для него, который несли его телохранители. Аврас, Тервен и Гиллеспа, страшная как смерть светловолосая вервольфиня, вели по сотне волков, которые подчинялись им только номинально — на самом деле они слушались лишь приказов Кривого Когтя. Впереди шли самые сильные, в середине и на флангах — середнячки, и в самом конце шагали те, которые могли принести какую-то пользу лишь в волчьем обличье. В числе прочих здесь шёл и Тальнар. Следом за воинами со всей скоростью, на которую были способны, шли женщины, которые должны были варить обед и лечить раненых. Самые взрослые и сильные из них везли тачки, нагруженные котлами, ложками-поварёшками, брезентом, топориками для дров, ножами для разделки мяса, чистой тканью для бинтов, мешочками с сушёными целебными травами. Вместе со всеми шла и Заячья Губа, чьи чистые, только сегодня утром вымытые волосы мягко сияли на солнце.
Кривой Коготь боялся не успеть. Он выжимал все силы из самого себя и из своей стаи, нещадно подгоняя их. В первый день все это терпели, но на второй, когда путь проходил под палящим солнцем, некоторые начали ворчать. Всё же Кривой Коготь почти добился, чего хотел: к концу третьего дня пути они подошли к высокому увалу, за которым спал Намме.
Здесь, под цепью низких холмов, они расположились на ночлег. Уже зашло солнце, когда от нескольких маленьких костров понёсся запах жареного мяса и похлёбки. Как всегда в таких случаях, в костры были подброшены горькие травы Клыкастых гор, не позволявшие дыму подниматься в небеса и тем самым выдавать место, где был разбит лагерь. Дым стлался по земле, и потому у всех, кто сидел за кострами, глаза были красными.
В лагере было настолько тихо, насколько вообще может быть тихо среди трёхсот людей. Трещали хворост и сухие стебельки в кострах, постукивали ложки о донца тарелок, но не было слышно ни разговоров, ни смеха. Никто не напевал вполголоса, никто не гадал вслух о том, что будет завтра — над лагерем повисло угрюмое и тревожное молчание.
Кривой Коготь в этот раз изменил своей привычке сидеть за костром в кругу избранных соратников, неторопливо ужиная. Он медленно ходил туда-сюда, меряя широкими шагами высохшую землю, и изредка откусывая от жареной бараньей ноги, которую держал в руке. Он размышлял над тем, что ему делать дальше. План был тщательно продуман, время рассчитано с точностью до часа, и всего одна промашка чуть было не спутала всё дело. Ярость Кривого Когтя была обращена не на его собственную похоть, а на Веглао: он злился, что не сумел поймать её и разделаться с ней. К счастью, он потерял всего несколько часов: ударь малолетняя дрянь чуть выше, и он был бы хладным трупом. Сейчас он жив, и опоздание не очень мешает ему: те, кому он велел прийти в Намме, уже находятся там, а вместе с ними находятся и грузовые машины, на которых они меньше чем за полсуток совершат бросок в Донирет.
Но Кривой Коготь тревожился не потому, что он опаздывает. Его волновало другое. Девчонка сумела усыпить его бдительность — да и кто мог ожидать такое от этой мелюзги? Но как бы то ни было, она пыталась убить его. Кривой Коготь не питал иллюзий о том, что все без исключения оборотни считают его своим мессией: его дорога к власти была трудной, долгой, заваленной трупами и политой кровью. Не все оборотни покорялись ему сразу, и ему нередко удавалось давить мятеж в зародыше. Кривой Коготь знал: многие его ненавидят больше, чем боятся, врагов у него много и враги эти не всегда слабые и трусливые. Спору нет: он не прав, что недооценил девчонку. Но что, если он точно так же неправ насчёт других? Что, если измена уже пустила корни в его стае и удар придёт с неожиданной стороны? Кривой Коготь не мог этого допустить. Он не боялся смерти, ведь был уверен, что после гибели его ждёт счастливое проживание на Луне вместе с другими великими вожаками оборотней. Он не боялся смерти, но он боялся, что не сможет выполнить то, к чему стремился всю свою жизнь. Всегда он хотел только одного: власти, и власти не над кучкой жалких бандитов, а как минимум над страной. Он хотел захватить власть в Бернии в свои руки, и абсурдность этих планов просто не могла прийти ему в голову.
