Джо Аберкромби - Последний довод королей
— Ваше величество, я рассказал нашему общему другу о вашем плане.
Джезаль резко остановился и замер, холодок пробежал у него по спине.
— Рассказали?
— Боюсь, я был обязан. — Голос калеки звучал услужливо, но глубоко ввалившиеся глаза не отрывались от лица Джезаля. — Наш друг… не поддерживает этого.
— Кто правит Союзом, он или я?
Оба хорошо знали ответ.
— Вы, король, конечно.
— Конечно.
— Но наш общий друг… мы бы не хотели разочаровать его.
Глокта, прихрамывая, шагнул ближе к Джезалю. Его левый глаз неприятно дрожал.
— Никто из нас, я уверен, не хочет вынудить его снова посетить Адую.
У Джезаля внезапно ослабели колени. Он вспомнил ужасную, невыносимую боль, пронзавшую его внутренности.
— Нет, — хрипло ответил он. — Нет, конечно.
Калека почти шептал:
— Возможно, со временем найдутся средства для небольших проектов. Наш друг не может видеть все, и то, чего он не видит, не приносит вреда. Между нами говоря, я уверен, что мы сумеем сделать несколько хороших дел. Но не сейчас.
— Не сейчас. Вы правы, Глокта. Вы прекрасно разбираетесь в таких вещах. Не надо делать ничего, что может вызвать малейшее неудовольствие. Пожалуйста, сообщите нашему другу, что его мнения мы неизменно ценим выше всех прочих. Пожалуйста, сообщите нашему доброму другу, что он может на меня положиться. Вы передадите ему это?
— Передам, ваше величество. Он будет доволен.
— Хорошо, — пробормотал Джезаль. — Хорошо.
Подул прохладный ветер, и он повернул к дворцу, кутаясь в плащ. В итоге день оказался не таким приятным, как он надеялся.
Незакрепленные концы
Обшарпанная белая камера с двумя дверями, смотрящими друг на друга. Потолок слишком низкий, чтобы чувствовать себя уютно, слишком яркий свет слепящих ламп. Влага проступала в сыром углу, и штукатурка отслаивалась пузырями, покрываясь черными пятнами плесени. Кто-то попытался отскрести большое кровавое пятно на стене, но недостаточно усердно.
Два огромных практика стояли у стены, сложив руки на груди. Один из стульев около прикрученного стола был пуст. На втором сидела Карлотта дан Эйдер.
«Говорят, история движется по кругу. Как все меняется. И как все неизменно».
Лицо Карлотты побледнело от волнения, темные круги проступили вокруг глаз, но она по-прежнему была красива.
«Даже лучше прежнего. Как пламя свечи, которая вот-вот погаснет. Опять».
Глокта слышал ее испуганное дыхание, когда уселся на свободный стул и прислонил трость к исцарапанной столешнице. Он мрачно посмотрел Карлотте в лицо.
— Хотел бы я знать, получу ли я письмо, о котором вы говорили. Вы знаете какое. То самое, написанное для Сульта. То самое, где рассказывается, как я проявил милосердие и пожалел вас. Его ведь должны отослать архилектору в случае вашей смерти? Попадет ли оно ко мне на стол, как вы полагаете? Последняя ирония судьбы.
Последовала пауза, потом она сказала:
— Понимаю, что я совершила печальную ошибку, когда вернулась.
«Еще сильнее вы ошиблись, когда не уехали отсюда побыстрее».
— Надеюсь, вы примете мои извинения. Я просто хотела предупредить вас о гурках. Если в вашем сердце найдется хоть капля милосердия…
— Вы ждали от меня милосердия в прошлый раз?
— Нет, — прошептала она.
— Тогда каковы шансы, что я совершу эту ошибку дважды? Никогда не возвращайтесь, я сказал. Никогда.
Он махнул рукой, и один из отвратительных практиков сделал шаг вперед и поднял крышку его ящика.
— Нет… нет.
Взгляд Эйдер метался, она смотрела то на инструменты, то на Глокту.
— Вы победили. Вы победили, конечно. Мне нужно было благодарить вас за тот, первый раз. Пожалуйста… — Она наклонилась вперед, заглядывая ему в глаза. Голос ее дрожал и звучал хрипло. — Пожалуйста. Наверняка я могу… что-то сделать для вас… чтобы исправить свою глупость.
«Любопытная смесь притворного желания и искреннего отвращения. Фальшивого стремления и откровенной ненависти. И все это становится еще более тошнотворным на краю ужаса. Сам удивляюсь, почему я был снисходителен в первый раз?»
Глокта усмехнулся.
— Это должно быть настолько же неловко, насколько болезненно?
Попытка обольщения быстро закончилась.
«Но страх никуда не делся».
К нему добавилось нарастающее отчаяние.
— Да, я совершила ошибку… но я пыталась помочь… пожалуйста, ведь я не хотела, чтобы вы пострадали всерьез, я не причинила вам никакого вреда, вы же помните!
Он медленно потянулся к ящику, а ее расширенные от ужаса глаза следили за его рукой в белой перчатке. Голос превратился в панический визг.
— Только скажите, что нужно сделать! Пожалуйста! Я могу помочь вам! Я могу быть полезной! Скажите, что я могу сделать!
Рука Глокты остановилась, прервав беспощадное путешествие по столу. Он постучал пальцем по деревянной столешнице. Тем самым пальцем, на котором в свете ламп поблескивал перстень архилектора.
— Может быть, способ есть.
— Все, что угодно! — захлебываясь, выпалила Эйдер. В ее глазах сверкали слезы. — Все, что угодно, только скажите!
— У вас имеются связи в Талине?
Она постаралась взять себя в руки.
— В Талине? Да, конечно.
— Хорошо. Я и мои коллеги по закрытому совету очень озабочены той ролью, которую великий герцог Орсо собирается играть в политике Союза. У нас есть убеждение, и очень твердое, что ему следует заниматься своими драчливыми стирийцами, а не совать нос в наши дела.
Он сделал многозначительную паузу.
— Но как я…
— Вы отправитесь в Талин. Вы будете моими глазами в этом городе. Изменник, дрожащий за свою жизнь, не имеющий друзей, ищет место, чтобы начать все заново. Прекрасная и несчастная изменница отчаянно нуждается в сильной руке, которая ее защитит. Вы понимаете мою мысль.
— Думаю… наверное, я могла бы это сделать.
Глокта усмехнулся.
— Еще бы.
— Мне потребуются деньги…
— Ваши активы изъяты инквизицией.
— Все?
— Вы, возможно, обратили внимание, что сейчас в стране идет большое восстановление. Королю нужна каждая марка, и разоблаченные предатели вряд ли могут сохранить свое имущество в такие времена. Я организовал для вас проезд. Когда вы прибудете, свяжитесь с банковским домом «Валинт и Балк». Они дадут вам кредит для начала.
— «Валинт и Балк»? — Эйдер казалась еще более испуганной, чем прежде, если такое возможно. — Я бы предпочла задолжать кому угодно, только не им.
— Понимаю ваши чувства. Но либо так, либо никак.
