Юрий Валин - Дезертир флота
Теа фыркнула:
– Не выдумывайте. Это были бы очень состоятельные и глупые разбойники. Здесь даже горные бараны не водятся. Эти парни загнали лошадей и пытались выйти из гор пешком. Ослы тупые.
– Что ты ругаешься? – укоризненно сказал фуа. – Они же уже поумирали.
– Потому и поумирали, что тупые, – рыкнула лиска. – Сначала лошадей уморили, потом и сами подохли. Разве несправедливо?
– А где лошадки? – спросил вор. – Даже если они их ели, шкуры и копыта должны остаться.
– Не знаю, – коротко буркнула лиска, взваливая на повозку мешки с мерзлой провизией. – Будем здесь торчать – кончим как они.
Обсуждая жутковатую находку, путешественники двинулись дальше. С неба срывались редкие снежинки. В сузившееся ущелья ветер почти не задувал. Снегу на дороге лежало по щиколотку, и идти было легко. Теа с жалостью посматривала на едва передвигающую копыта гнедую.
Перед самыми сумерками отряд вышел к огромному завалу. Всю узость ущелья перегораживала сорвавшаяся с невидимой высоты груда снега высотой с трехэтажный дом.
– Да здесь работы до лета хватит, – сказал пораженный Бат.
– Летом оно само растает, – утешил Квазимодо.
– Ну вот, шли, шли, а теперь обратно? – заныл фуа. – Где справедливость?
Теа слегка стукнула его по макушке рукавицей и самым мрачным тоном сказала:
– Не жалуйся. Бывает еще хуже. К примеру, как вот там…
Путешественники увидели тесно забившийся под защиту скал лагерь. С первого взгляда было понятно, что живых там нет. Две палатки, ткань провисла под тяжестью слоя снега. Несколько повозок, среди них большой фургон с тентом. И многочисленные холмики под снегом.
Квазимодо сплюнул:
– Похоже, здесь дорога заканчивается.
– Что будем делать? – спросил фуа, поглубже натягивая свой любимый колпак.
– Как обычно – разбиваем лагерь в сторонке от этого кладбища, ужинаем, ложимся спать. В промежутках между этими обязательными делами хорошенько пораскинем мозгами…
Снежные кирпичи пришлось лепить. Столь любимого Ныром плотного снега здесь оказалось слишком мало. Мужчины трудились не покладая рук. Теа, опустив голову, пошла к лошадям. Вор посмотрел ей вслед и продолжил сгребать легкий, плохо липнущий снег. Жалобно и коротко всхрапнула лошадь. Бат и фуа оглянулись.
– Работайте, работайте, – пробормотал Квазимодо. – Сегодня жратвы будет с избытком.
Поджаренная конина со специями оказалась недурна, но говорить что-либо при траурно молчащей Теа не хотелось.
Наконец вор не выдержал:
– Детка, ну что поделаешь? Она была хорошей лошадкой. Мы ее съедим с благодарностью. Жизнь всегда кончается. Нам и самим нужно крепко подумать, чтобы выбраться отсюда.
– Мы ее привели сюда. И не уберегли, – мрачно сказала лиска. – У нас есть вот эта снеговая нора. А у лошадей нет. Они умирают, потому что доверчиво идут с нами.
Что утешительного на это сказать, вор не знал.
– Люди здесь тоже умирают, вы видели, госпожа Теа, – сказал Бат, откладывая ломоть мяса.
– Ешь и не смей меня больше величать госпожой! – рявкнула лиска. – Не злите меня сегодня. Я переживу. Что вы, самцы недоделанные, завтра делать собираетесь?
– Сейчас ты нам объяснишь, почему мы недоделанные, – храбро сказал вор.
Теа объяснила. Красочно, последовательно, начав с происхождения всех самцов вместе взятых и закончив предполагаемым будущим их потомков. «Кривоногие козлодои» и «висячие стрючки-недомерки» скромно жевали и почтительно слушали.
– Полегчало? – поинтересовался вор, когда возлюбленная начала повторяться.
– Да, кишкоеды вы лопоухие. – Лиска хлюпнула носом и обняла за шеи фуа и Полумордого. – И ты тоже лопоухий, – сказала она Бату, дабы возчик не чувствовал себя обделенным.
– И мне полегчало, честное слово. – Бат с искренним восторгом почесал буйную шевелюру. – Повезло тебе, Квазимодо. Бывают же такие искренние женщины.
– Мне повезло. А вот всем нам – не очень. – Вор вздохнул. – Сейчас спим. А утром – на разведку. Пощупаем этот завал, чтоб ему…
Снег оказался настолько рыхлый, что Бат сразу же провалился по пояс. Он прополз еще несколько шагов, раскидывая как весла длинные руки и ноги. Толку с этого не было никакого, и Квазимодо крикнул:
– Обратно плыви. Здесь не лучше прежних мест.
Это была уже не первая попытка взобраться на преграду в разных местах. Результат оказывался одинаков – снеговая стена охотно принимала в свои объятия, дальше человек вяз, барахтался, а снег, издеваясь, норовил стянуть с пленника сапоги.
– А копается он легко, – заметил фуа; весь в снегу, ныряльщик ковырял край гигантского оползня.
– Знать бы, сколько лет копать придется, – с досадой сказал вор.
– Они вот тоже копали, – кивнул выбравшийся из снежного болота Бат на торчащие из-под снега лопаты. Предшественники, угодившие в капкан раньше маленького отряда, вгрызлись в снежную преграду в самой середине. Прошедший после этого снежок слегка сгладил картину, но было видно, что углубиться беднягам удалось едва ли шагов на тридцать.
Вор невольно посмотрел в сторону кладбища. Восемнадцать человек, тринадцать лошадей. Почему поумирали, особых вопросов нет – лошади околели от холода и истощения, шестеро людей, прикопанных снегом, тоже не пережили голода и лишений. Остальным повезло больше – погибли от арбалетных болтов и быстрых клинков. Тела, частью раздетые, валялись вокруг палаток. Двое бедолаг, очевидно, пытались отбиваться у повозок, и их пристрелили там. По мнению вора, дело обстояло так: караван уткнулся в снежное препятствие, застрял. С продовольствием и дровами караванщики явно не рассчитали, вялые попытки расчистить путь через завал ни к чему не привели. Лошади, не выдержав ветреного холода и бескормицы, пали одна за другой. Часть отряда поздоровей сговорилась и, решив, что незачем тратить топливо и съестное на доходяг, отобрала все необходимое для выживания и бодро направилась в обратный путь. Ну, само собой, предварительно утихомирив возражающих слабаков. Должно быть, некрасивый у них спор вышел.
На Квазимодо тяжелое впечатление произвела меньшая палатка, принадлежащая, видимо, самому купцу. Хозяин лежал лицом вниз, в закостеневшей руке зажата рукоять наполовину вытащенного из сафьяновых ножен меча. В затылке торчал меткий болт, два менее метких испортили шубу на спине. А вот мальчишка в богатой курточке и теплых сапожках натерпелся куда большего страха. Скорчившееся на постели из мягких шкур тело было изрядно порублено. Руки искрошены сильными ударами клинков, бледно-красными сгустками смерзлась кровь. Должно быть, бедняга пытался закрываться от мечей руками. Вот так взял отец любимого сына-наследника в дальний путь на выучку – пускай к нелегкой науке торговли с детства привыкает. Чересчур трудна наука оказалась. А может, и не сын. Разные купцы бывают.
