Александр Бруссуев - Мортен, Охвен, Аунуксесса
Идти было трудно, полная луна еле пробивалась своим светом сквозь листья и ветви деревьев. По поводу проигранной битвы Молчун нисколько не переживал. Главное было то, что ему удалось отправить на тот свет еще несколько проклятых датчан. Теперь предстояла задача как-то выбраться из этого леса и добраться до своих берегов. Впрочем, в том, что ему это удастся, он не сомневался. Но сначала надо было найти воду, чтобы принести товарищам — двигаться по незнакомой и негостеприимной земле группой всегда лучше, нежели одному. Выдерживая намеченный путь по лунным теням, он вышел-таки на берег лесного озера.
В это же самое время к этому же берегу вышел из леса и оборотень. Он был сыт и доволен: без особых трудов достал себе и съел неплохого человека, слегка подраненного, но, тем не менее, очень питательного. Они с Молчуном увидели друг друга одновременно.
В глазах оборотня зажегся азарт охотника, хотя есть уже не хотелось. К тому же человек, отбросив пустые фляги, не испугался и выставил перед собой меч. Чудовище сразу оценило, что клинок не имеет в себе никаких примесей серебра, а, стало быть, достаточно безвреден: любая рана, нанесенная этим оружием, в скором времени заживет, как на собаке. Монстр угрожающе зарычал и стал приближаться по кругу к своей жертве.
Молчун даже не удивился, хотя никогда раньше не видел такого громадного и странного волка. Спасаться бегом смысла никакого не было — все равно эта дикая тварь из дикого леса догонит. Страха перед смертью он не испытывал, поэтому тоже пошел, выставив перед собой меч, навстречу монстру.
Оборотень слегка поразился поведению дичи, за многие сотни лет такое он видел впервые. Поэтому он прыгнул вперед, без особой на то подготовки. И тут же получил скользящий, но достаточно чувствительный удар по грудной клетке — шкура, срезанная с ребер, повисла несимпатичным лоскутом. Человек умудрился поднырнуть под прыжок монстра и при этом еще полоснуть мечом по груди. Оборотень недовольно взвыл и ударил наотмашь своей огромной лапой. Человеку удалось присесть и под этот удар, но контратаковать он уже не успел. Все-таки скорость у зверя была быстрее, чем у какого-то двуногого. Поэтому второй удар, молниеносно последовавший за первым, отбросил воина почти к воде. Человек затих, оглушенный.
Оборотень снова взвыл, раздосадованный. Время безжалостно уходило. А ему еще было необходимо проделать изрядный путь до укромного места, где лежала заблаговременно снятая человеческая одежда. Если перевоплощение в человеческую оболочку застанет его по дороге, то придется продираться сквозь колючие ветки да еще и босыми ногами по павшим сучьям. Следовало поторопиться. Он подошел к обездвиженному воину, намереваясь, не деликатничая, откусить голову.
Но Молчун, до сих пор сжимавший в руке свой меч, неожиданно ожил, стоило только твари нависнуть над ним с вполне определенным замыслом. Человек изо всех оставшихся сил ткнул свое оружие в безобразную клыкастую пасть, но слегка промахнулся. Он пронзил насквозь плечо зверя.
Как это не понравилось оборотню! Разобиженный монстр сначала хватанул зубами руку, держащую клинок, а потом со всей своей злости ударил по телу Молчуна, да так сильно, что того бросило аж в самое озеро. Потом он брезгливо стряхнул с себя меч, не переставая выть, как зимний волк ночной порой. Плечо, как и грудь, конечно, совсем скоро заживут, но пока приходилось страдать от страшной боли. Хотел, было, сунуться в озеро, где колыхался на мелководье упорный, не желающий подчиниться тип, но передумал: пора было бежать, да и вода не выглядела заманчивой, скорее, наоборот.
7
Молчун очнулся от холода: он лежал по уши в воде в нескольких шагах от берега. Озеро было в этом месте неглубоким, не обрывалось омутом сразу у береговой кромки. Повезло! Тьма потихоньку редела, кое-где начинали щебетать просыпающиеся первые птички. Молчун с трудом поднялся на ноги, все тело отчаянно ныло, голова жестоко кружилась. Он выбрался на сушу, еле передвигая ноги. Очень хотелось упасть и забыться. Но он подавил в себе это желание, клацая от холода зубами, все-таки наполнил водой фляги и пошел в обратный путь.
На полпути он встретил бредущих навстречу товарищей, которые не выразили ни радости от его возвращения, ни обеспокоенности от задержки. Помогли перевязать слабо кровоточащую руку, жадно напились из фляг и продолжили свое движение к дому, как они надеялись.
От преследователей удалось оторваться, да те и не выказывали особой прыти в поимке поверженного врага. Скоро удалось устроить привал и нормально подкрепиться у ручья, полного рыбы. Оставалось только выйти к морю, да за вознаграждение наняться на подходящий дракар, чтоб доплыть до родного берега.
По мере продвижения по лесам несколько особо раненных умерло, оставшийся в живых народ поистрепался и задичал. Конунг во время битвы куда-то сгинул, может быть, пал, а, может быть, и загремел в плен. Про него старались не вспоминать. Когда же вышли, наконец, к ближайшему населенному пункту, то обнаружили, что их никто не ловит, про былое сражение и слыхом почти никто не слыхивал, а денег у них вряд ли хватит, чтобы выкупить себе место на корабле. Разве что, поесть от пуза, да на постоялом дворе пару ночей переспать в комфорте. Решили они разбежаться и далее пытать удачу по раздельности.
Молчуну было, в принципе, без разницы — он был всецело погружен в себя, прислушиваясь к своим ощущениям. Что-то с ним происходило, чем дальше от того памятного полнолуния, тем больше. Запах еды вызывал у него тошноту, хотя голод мучил самым прискорбным образом. Все время хотелось спать, лишь только с наступлением сумерек странным образом возникала бодрость. Всякие встречные дворовые собаки старались обойти его подальше, поджав хвост, огромные цепные псы захлебывались ненавидящим лаем, когда он проходил мимо.
Осень все чаще заставляла думать о предстоящей зимовке, остатки былой дружины нанялись кто куда.
Молчуна и еще пару воинов с ним взял какой-то купец сопровождать обоз. Дороги были неспокойными, приходилось всегда быть настороже. Днем Молчун отсыпался в повозке, ночью сменял своих коллег и бдел один. Такое одиночество его вполне устраивало. Казалось, слух у него обострялся так, что можно было услышать даже возню в опавших листьях, которую устраивали невидимые мыши. Да и зрение теперь позволяло осматриваться в темноте. Но всегда очень хотелось есть. Настолько сильно, что хоть поднимай голову к темному небу — и вой.
В полнолуние он не выдержал. Обоз тогда остановился на ночевку на краю дикого поля у берега реки. До постоялого двора засветло добраться не успевали. Несколько раз до этого на добро купца зарились лихие люди, как правило, по ночам, но успеха не достигли — Молчун легко лишал оружия разбойничков, упаковывал в кожаные ремни и сдавал в ближайшем населенном пункте. Пару раз за это ему даже давали вознаграждение, что вызвало легкую зависть у соратников по ремеслу. Но он тут же тратил эти деньги на пиво и брагу, чем снискал к себе всеобщее уважение. Хотя сам почти не пил.
