Катарина Керр - Чары зари
— Скажи, что хочешь, и ни слова больше.
Эйтан задумался, уставившись на далекий горизонт.
— А, конское дерьмо! — воскликнул он наконец. — Эта история как раз для барда. Помнишь сестру нашего гвербрета, леди Меродду?
— Разве какой-либо мужчина, у которого в жилах течет живая кровь, может ее забыть?
— Лучше попытаться, — голос Эйтана стал резким и холодным. — Ее мужа убили прошлым летом вовремя сражения, поэтому она вернулась назад к брату, в дан Кантрей. Капитан назначил меня ее телохранителем, чтобы я сопровождал ее, когда она куда-то отправляется. — Он замолчал, только его губы беззвучно шевелились. — И я ей приглянулся. Клянусь демонами, мне следовало сказать ей «нет» — я прекрасно знал это уже тогда… но, боги, Маддо, я ведь сделан из плоти и крови, не из стали и камня, а она прекрасно знает, как получить от мужчины, что ей хочется. Клянусь тебе, я сам никогда не сказал бы ей ни слова, если бы она не заговорила первая.
— Я тебе верю. Ты никогда не был дураком.
— По крайней мере, до этой зимы. Я чувствовал себя, словно околдованный. Раньше я никогда так не любил ни одну женщину и, наверное, никогда не полюблю. Я хотел, чтобы она уехала со мной. Как презренный дурак, я думал, что и она любит меня достаточно сильно, чтобы сделать это. Но такое не подходит для леди, совсем не подходит. — И он снова сделал долгую паузу. Маддин почти физически ощущал его боль. — Она позволила брату узнать о том, что происходило между нами, — как бы невзначай. И, конечно, она оказалась невиновной. А когда их светлость снимали кожу у меня со спины три дня назад, она стояла во дворе и наблюдала.
Эйтан закрыл лицо руками и расплакался, как ребенок. Маддин сидел, застыв на месте; затем робко протянул руку и положил на плечо Эйтана, пока тот не прекратил плакать и не вытер лицо рукавом.
— Может, мне не следует так на нее злиться, — шепотом произнес Эйтан. — Она не дала своему брату убить меня. — Эйтан встал, и Маддину было больно наблюдать за ним, когда он морщился, поднимаясь на ноги. — Я достаточно отдохнул. Поехали, Маддо. Чем дальше я отъеду от Кантрейи, тем более счастливым буду себя чувствовать.
Четыре дня Маддин и Эйтан двигались на запад, осторожно задавая вопросы фермерам и коробейникам, которых встречали, о местных лордах и их боевых отрядах. То и дело они получали сведения о людях, находившихся в достаточно отчаянном положении, чтобы нанять их, не задавая вопросов. Но каждый раз они решали, что находятся слишком близко от Кантрейи, чтобы рисковать. Однако они поняли, что им потребуется вскоре найти какое-то место и остановиться, потому что повсюду господа благородного происхождения начинали собирать своих людей для летних сражений. Войска передвигались по дорогам, и это ставило друзей в опасное положение.
Маддин совсем не хотел оказаться в петле по подозрению в шпионаже.
Поскольку спина Эйтана еще не зажила, они ехали медленно, часто останавливались отдохнуть — рядом с дорогой или в деревенских тавернах. По крайней мере, им не требовалось беспокоиться о деньгах: у Маддина был щедро наполненный кошель Невина, а прежний капитан Эйтана смог передать ему украдкой кое-какие деньги вместе с его имуществом, когда его выгоняли из дана Кантрей. Очевидно, Маддин не был единственным, кто посчитал приговор гвербрета чересчур суровым. На протяжении всего их медленного продвижения на запад Маддин заботился о старом друге. Раньше Эйтан всегда заботился о нем — в конце концов,, он был лет на десять старше Маддина. И вдруг Маддин понял, что он сейчас необходим Эйтану, как ребенку необходим отец. Может, гвербрет и сохранил ему жизнь, но он сломал его, он уничтожил человека, который верно служил ему более двадцати лет. Гвербрет избил его до полусмерти, как пойманного предателя.
Прежде Эйтан легко принимал решения и отдавал приказы, причем таким образом, что его товарищи с радостью их выполняли. Вообще командование давалось ему легко. А теперь он делал все, что бы ни сказал Маддин, и совершенно ничего не предлагал, даже в мелочах. Бывало, он любил поболтать, и, если не требовалось обсуждать серьезную информацию, у него всегда наготове имелась история или шутка. Теперь же он ехал молча, окутанный черным хирейдом; временами он даже не отвечал, когда Маддин задавал прямой вопрос. Маддин болел душой за друга и все же не мог ничего придумать, чтобы облегчить его страдания. Он нередко жалел, что не может поговорить с Невином и спросить его совета. Но Невин находился далеко, и Маддин сомневался, что вновь когда-либо увидит старика. Не имеет значения, насколько сильно ему бы этого хотелось.
В конце концов, путники добрались до большой реки Камин-Ирейн, которую уже тогда называли «железной дорогой», потому что вся руда из Кергонни сплавлялась на баржах до Гаддмира — в то время большой деревни с деревянным частоколом. Сразу же за воротами они обнаружили таверну. В большей степени это был дом владельца таверны. Половина круглого нижнего этажа отделялась плетеной перегородкой, чтобы поставить там несколько столов и несколько бочонков с элем. За пару медяков хозяин принес им кусок сыра и буханку хлеба к элю, а затем оставил одних. Маддин обратил внимание, что никто из деревенских жителей не заходит в таверну, пока там чужаки, и сказал об этом Эйтану.
— Насколько они могут судить, мы — пара разбойников. И, клянусь всеми кругами ада, Маддо, мы не можем так слоняться по дорогам! Или мы в самом деле закончим тем, что начнем грабить путников. Что мы будем делать?
— Проклятье, не знаю. Но я думал об этом. Иногда мне доводилось слышать о неких вольных воинских братствах. Может, нам лучше присоединиться к одному из них, чем беспокоиться о почетном месте в каком-нибудь боевом отряде?
— Что? — на мгновение в глазах Эйтана появилось что-то из прежних эмоций. — Ты спятил? За деньги, не за честь? Боги, я слышал, как некоторые из этих наемников переходят на сторону противника прямо посреди сражения, если кто-то предлагает им больше денег. Ублюдки! Они — ничто, лишенный чести мусор!
Маддин просто смотрел на него. Глубоко вздохнув, Эйтан потер лицо руками.
— И мы тоже. Именно это ты имеешь в виду, да, Маддо? Ну, ты в общем-то прав. Все боги знают, что капитан вольного отряда не в том положении, чтобы смеяться над шрамами на моей спине.
— Ты прав. И нам придется выбрать тех, кто сражается за Керрмор или Элдис. Ни один из нас не может себе позволить, чтобы кто-то из Кантрейи увидел нас в лагере.
— А, конское дерьмо! Ты понимаешь, что это означает? Чем все это для нас закончится? В один прекрасный день придется идти в атаку на гвербрета и мой старый отряд!
Маддин никогда раньше не позволял этой мысли окончательно сформироваться в сознании. Когда-нибудь его собственная жизнь будет зависеть от того, убьет ли он человека, которого когда-то считал союзником и другом. Эйтан достал кинжал и яростно воткнул в стол.
