Вероника Иванова - Нити разрубленных узлов
– Достаточно сделать три глубоких вдоха.
– Вы знаете, каким зельем меня напоили?
– Догадываюсь.
– И вы можете его…
– Вывести из вашего тела? Могу.
– Так выведите!
– Не стану, – сказала Элса со всей возможной строгостью.
– Даже если я прикажу?
– Дело своих рук я всегда готова исправить без всякого приказа. Но если кто-то, обладающий достаточными знаниями, чтобы приготовить «мокрую глотку», напоил ею вас, значит, это должно послужить чему-то важному. Чему-то, находящемуся вне пределов моих возможностей.
Наверное, удивляться было нечему. Но вот так запросто в течение одного-единственного утра узнать, что весь мир по-прежнему против меня? Хотя оно и к лучшему. Когда вокруг одни враги, не нужно сомневаться. Нужно драться, только и всего.
– Но вы можете рассказать, что это за зелье и как оно действует?
– Если пожелаете. Пока оно полностью не будет переварено плотью, время от времени вас будут посещать приступы удушья. Обильное выделение влаги в области горла будет закрывать проход воздуху.
– Как часто?
– Примерно каждый час. Может, чаще: у разных людей все проходит по-разному. А если вдыхать настойку тысячезрачника, как вы сейчас делали, приступ удастся отсрочить.
– Но он все же случится?
Лекарица кивнула:
– Да. Отхаркиваться все равно придется.
– И как долго все это будет продолжаться?
– Зависит от того, сколько вы выпили.
– Примерно два глотка.
– Значит, не менее двух месяцев.
– И целых два месяца каждый час я буду задыхаться?
– В здешней природе – да. Там, где воздух посуше, приступы будут случаться намного реже.
Эту рыжую сволочь все же следует убить. Сразу же после того, как воздам должное чужой выдумке. Теперь у меня не оставалось иного выбора, кроме как отправиться на юг, потому что безвылазно сидеть в Блаженном Доле и все лето дышать через тряпку было бы глупо. И унизительно.
* * *Выбирать короткую обратную дорогу я не стал, отчасти желая заставить Натти поволноваться: он ведь не мог быть полностью уверен в стойкости лекарицы перед моим натиском. Но больше, чем маленькая месть, меня занимало другое. Необходимость в дополнительных сведениях.
Что я знаю о юге и южанах? В сущности, почти ничего. Там не слишком-то замечательно живется – это раз. Там истово верят в богов – это два. Там преследуют демонов – это три. С одной стороны, вполне достаточно, чтобы сделать первичное вхождение в обстоятельства. Но с другой… Я бы не рискнул строить предположения на таких шатких сваях. Нужно было добавить к трем ножкам стула, на который меня пытались усадить, четвертую.
– Доброго утра, Сойа!
Девушка, услышав мое приветствие, приподнялась на носочки, выглядывая из-за изгороди, завешанной свежевыстиранными простынями, и простодушно улыбнулась:
– И вам доброго, йерте.
Ей наверняка уже давно все рассказали про Дерка и его безвременную смерть, но на лице Соечки печаль по потерянному жениху никоим образом не отразилась. То ли эти чуточку расплывающиеся черты и не были способны меняться вместе с чувствами, то ли самих чувств в итоге оказалось недостаточно.
– Все ли в порядке дома?
Девушка задумалась, словно слышала подобный вопрос впервые. А потом, когда я уже отчаялся получить ответ, начала скороговоркой перечислять:
– Давеча кувшин, что под водой у нас был, треснул, и матушка сказала, не к добру это, а батюшка только посмеялся, кувшин ведь этот давно уже в пользовании, я еще совсем маленькой была, а он уже куплен был у горшечника нашего, Кумма Копори, а всем известно, что его товар в округе самый лучший, и если ломается, то только от рук кривых… А вот еще…
– Кувшины иногда трескаются, Сойа. В любых руках, – поспешил я оборвать словоохотливую собеседницу.
– Это как же в любых? – Светлые брови девушки сошлись на переносице. – Вот у меня руки такой кувшин еле удержат. А вот ваши руки…
Да, надо отказываться от столичных привычек. В Веенте мне бы отвечали коротко и уклончиво, а здесь, похоже, всякий раз рискуешь оказаться погребенным под ворохом нужных и ненужных сведений. Придется спрашивать прямо:
– А как новый работник? Пришелся ко двору?
Взгляд Соечки заметно прояснился.
– Батюшка не жаловался.
– А ты сама что скажешь?
Девушка снова задумалась. Но когда я уже приготовился выслушать очередную многословную тираду, ответила на удивление сдержанно:
– А там видно будет.
Ответила и замолчала. Понимая, что продолжения может не быть, я попросил:
– Можешь позвать его сюда? Мне нужно с ним поговорить.
– Позову, – кивнула Соечка. – Батюшка его пока с овцами в горы не пускает. Говорит, слабый еще. Вот когда отъестся, тогда и… – Она повернулась в сторону дома и звонко крикнула: – Сегор, где ты?! Тут за тобой пришли!
Когда парень, действительно пока еще выглядящий изможденным, вышел из-за угла дома, направляясь к нам, его лицо, в отличие от Соечкиного, оказалось изборождено чувствами, словно морщинами. Девушка указала в мою сторону, мол, вот кто хочет тебя видеть, и, подхватив пустую корзину, ушла туда, откуда раздавался плеск воды.
Я решил поприветствовать и южанина:
– Доброго утра!
Взглянувшие на меня темные глаза больше всего были похожи на потухшие угольки.
– Я должен уйти?
А, понятно. Услышав беспечные слова Соечки, он подумал, что свободная жизнь закончилась и теперь ему предстоит либо вернуться на покинутую родину, либо отправиться искупать свои грехи другим, законным, но от того ничуть не менее печальным способом.
– А ты куда-то собрался?
Измученный взгляд дрогнул.
– Разве вы пришли не чтобы…
Можно было встать в горделивую позу, заявить, что данное мною слово нерушимо или что-то вроде того в лучших традициях столичных актерских трупп, но я просто ответил:
– Нет.
– И меня не заберут отсюда?
– А ты где-то нужен еще, кроме как здесь?
Сегор открыл было рот, чтобы возмутиться, но почему-то передумал. Наверное, вспомнил недавние события, уменьшившие его семью до одного-единственного человека.
– Зачем же тогда вы пришли?
– Поговорить.
– Я рассказал все, что требовали. Без обмана.
– Знаю. Но мне хочется узнать кое-что другое. Не о тебе и не о твоих родных, не беспокойся!
– А о чем тогда?
– Проводишь меня?
Он оглянулся на дом, словно спрашивая разрешения отлучиться, но, поскольку никого из хозяев поблизости не нашлось и запретить работнику уходить со двора никто не мог, кивнул:
– Как пожелаете.
Мы вышли на каменную дорожку между изгородями кустов. Не то чтобы я хотел оставить наш разговор в тайне от чужих ушей, но мне почему-то показалось: наедине парень будет более откровенен в ответах, чем при той же Соечке. Потому что вопросы у меня накопились не особенно приятные.
