Татьяна Зубачева - Мир Гаора
…Стиг Файрон пришёл к нему в редакцию, принёс статью, о которой договаривался ещё Гаор. О равенстве перед законом. Он просмотрел, вздохнул и отдал для обработки в номер.
— Иногда равенство боком выходит.
— Иногда, — кивнул Стиг.
— Ничего нельзя сделать?
— Для него… практически нет. А для других ещё есть шансы. Мы подняли шум, теперь его надо использовать.
Он кивнул.
— Понятно. Но… но неужели нет другого выхода? Я не могу понять, зачем это понадобилось Юрденалу? Неужели он не мог заплатить долг из нажитого?
У Стига блеснули очки.
— У Юрденала нет нажитого. Понимаешь, он очень ловко обтяпывал свои дела. Мне удалось кое-что откопать. Всё, что он нахапал, а там такое… — Стиг даже присвистнул, — ну и о приёмах хапанья лучше не упоминать, так вот, чтобы не отобрали, он быстренько всё переводил в родовое. Понимаешь? Богатство сказочное. Но… неотчуждаемое. По закону. И нажитого отчуждаемого у него только его жалованье, наградные, погонные и так далее, да мундиры и прочая расхожая чепуха. Всё по-настоящему ценное оформлено как родовое достояние. Вот он и загнал сам себя в ловушку. Потому сыночек и проигрывал родовые ценности. Потому что других попросту нет.
— Загнал он себя, а расплачиваться Гаору!
— Ну, жёлтую жизнь и папочке, и сыночку устроить можно. И даже без особых усилий с нашей стороны. Сыночек официально банкрот и может совершать только мелкие бытовые сделки на наличные в пределах сотни. Ограниченная дееспособность, — улыбается Стиг, — строго по закону. Его карточка аннулирована, все, кто надо, предупреждены. Ведомство Юстиции законы блюдёт. Как ему и положено по нашей мудрой Конституции. Скандал шумный, и папочкина карьера, похоже, приказала долго жить. Доброжелателей у него и без нас хватало, и он сам, — Стиг не выдержал и засмеялся, — сам, понимаешь, сделал им такой подарок. Теперь они будут его кушать под различными соусами и в своё удовольствие. А мы будем на это смотреть и обсуждать кулинарные новости.
— Тебе бы фельетоны писать, — смеётся он.
— По-настоящему, — вздыхает Стиг, — его бы ущучила только конфискация. Но родовое при живом главе и полноценном наследнике не конфискуется. И Ведомство Крови на это никогда не пойдёт. Это может только Политуправление, но оно своих не сдаёт. Я проверил по всем документам, включая пергаменты в Архиве Древностей. Глухо.
— Значит, Гаор…
— Значит, — мрачно кивает Стиг…
…Впереди разгоралось зарево городских огней. Мийра наверняка уже волнуется. Младшие спят, а Линк, тоже наверняка, сидит и изображает, что делает уроки. Ничего, ещё поборемся. Не всё потеряно…
…Гаор, сидя верхом на стуле, дымит сигаретой и смотрит, как он читает его заметку.
— Что? Нечего вычёркивать?
— Найду, — отмахивается он. — Сейчас закончим и пойдём ко мне.
— Зачем?
— Во-первых, я тебе кое-что покажу, купил вчера на развале. А во-вторых, пообедаем. Мийра обещала потрясающее жаркое.
— За книгу спасибо, — кивает Гаор. — а обедать я не буду.
— И что ты на этот раз выдумаешь? Что не любишь мяса, или что сыт? — ехидно парирует он. — А книгу я тебе ещё не дал. Придёшь, поешь и получишь. На два дня. Понял?
— А сюда ты её принести не можешь?
Он поднимает голову и смотрит прямо в карие с жёлтыми искорками глаза.
— Иногда мне кажется, — медленно говорит он, — что ты избегаешь меня. В чём дело, Гаор?
— Ни в чём, — пожимает Гаор плечами. — А когда кажется, то надо молиться.
Но он продолжает смотреть, и Гаор нехотя отвечает.
— Это твоя семья, Кервин. Мне там делать нечего. И подкармливать меня не надо. Кто я тебе, родня, что ли?
Он сердито бросает карандаш.
— Ну, знаешь…!
— Знаю, — перебивает его Гаор. — Мы друзья, Кервин, так? Ну?
— Друзья, — кивает он, — но…
— Так не порть дружбу. Не надо. Ко мне ты ни разу не пришёл, я же не обижаюсь. И ты не обижайся. Вот припрёт когда…
…Ладно, Огонь обжигает, но и освещает дорогу. А алеманы говорят, что Бог даёт проблему, но даёт и силы её решить. Сделаем!
Под утро Гаору приснилось, что его опять засыпало в окопе, и, выбираясь из-под завала, он толкнул соседей. Ему немедленно врезали по затылку, чтоб лежал тихо, и этим окончательно разбудили. Он уже осторожно выпутался из одеяла и пошлёпал к параше. Потом умылся и попил из пригоршни. И постоял у раковины, прислушиваясь.
— Давай ложись, — сонно сказали ему с нар, — надзиратель заметит, всем хватит.
Совет был по делу, и он вернулся на своё место, влез в нагревшийся за ночь одеяльный кокон и посмотрел на соседа. Седой спал. В темноте щетина на его лице была совсем незаметна, и, разглядывая его, Гаор убедился: чистокровный. Но чистокровных не обращают в рабство. Ни за какие преступления. Рабство только для полукровок. Или… то, о чём иногда шептались с суеверным ужасом: политический. И что за статья: авария с жертвами? Компенсация семьям погибших? Но чтобы за это в рабство? Непонятно. Но в любом случае Седой вчера его спас. Первый день самый трудный, как поставишь себя, так и дальше пойдёт. Седой поставил его, и теперь любая его промашка не смертельна. Да, он многого не знает, а ведь был прав: есть свой Устав! Гаор улыбнулся. А самое здоровское, что успел он с Ясельгой расплеваться, а то бы загребли девчонку, жена не жена, пойди, докажи, а так… он чист, и она не при чём. С этой улыбкой он и заснул.
А разбудила его общая, привычная с раннего детства команда.
— Подъём! — орал надзиратель, хлопая по решёткам дубинкой так, что металлический гул перекрывал его крик. — Старшие, сдать одеяла, камеры к поверке!
Толкотня у параши и раковины, встряхиваются, складываются и сдаются по счёту одеяла, многие со сна путают пятёрки, и Слон наводит порядок пинками и подзатыльниками, и в строю стоят, зевая и жмурясь, будто досыпая. Снова обыск камеры, личный обыск, лязгнув, задвигается дверь.
— Ну и как? — смеётся Седой. — Какие сны видел?
— Разные, — в тон отвечает он.
— А дёргался чего? — бурчит Зима.
— Война снилась, — вздохнул Гаор.
— А чо? — спросил Чалый, — страшно тама?
— Страшно, — честно ответил Гаор.
Здесь, он это не так понимал, как чувствовал, молодецкое ухарство ни к чему, вернее, оно не в этом. Он сел на нары и стал растирать, массировать ступни и пальцы ног, как его научили тогда в госпитале. Вчера сильно замёрзли, болят, надо разогреть.
Издалека донеслось повизгивание колёсиков.
— Во! — обрадовался Гиря. — Жрачку везут.
— Ты слушай, откуда, ща накормят тебя, не отплюешься! — фыркнул Чалый.
Да, скрип приближался с другой стороны. Гаор поднял голову и увидел, как мимо их камеры прошёл надзиратель, а за ним двое рабов проволокли тележку с трупом. Ошибиться он не мог: навидался. Парень с тёмным ежиком в заляпанной кровью рубашке и рваных штанах был мёртв. Камера проводила тележку заинтересованными, но не сочувственными взглядами. Гаор посмотрел на Седого.
