Елена Хаецкая - ОЗЕРО ТУМАНОВ
Фома помог своему лучнику добраться до орудий, стреляющих диким огнем.
С десяток солдат и сержант играли в карты возле большой трубки, обложенной металлическими листами, которые скреплялись металлическими же скобами.
Фома усадил своего лучника рядом с ними и сказал:
— Ему приказано оставаться с вами.
— Да на что он нам сдался? — спросил сержант.
— Не помешает, — заметил ему один из солдат. — Мало ли что.
— У него хороший, верный глаз, — сказал Фома.
— Да тут у всех верный глаз, — сказал сержант. — Не удивили, сэр. Ничуть не удивили.
— Да в самом деле, помешает он вам, что ли? — сказал Фома. — Приказано — оставить его с вами, и все тут.
— Да кем приказано-то? — настаивал сержант.
— Мной! — отрезал Фома.
— А, — сказал сержант, — ну тогда другое дело, сэр.
Но смотрел он на Фому дерзко, словно оспаривая произнесенное.
Фома же ничего замечать не стал и только сказал напоследок:
— Вот и хорошо.
И ушел.
— Погоди-ка, — заговорил сержант Дикон, обращаясь к Джону-лучнику, — это сейчас был не тот ли Мэлори, которого однажды погрузили на телегу?
Джон промолчал, а Дикон сказал:
— Точно, я узнал его! Ведь я был рядом, когда это случилось. — Он обернулся к остальным, готовым слушать историю и смеяться, потому что сидеть возле орудия и ждать, не появится ли бургундский флот, им было так же скучно, как и фламандцам. — Как-то раз грузили мы бревна на телегу, чтобы везти в город — то ли осадное орудие строили, то ли просто на дрова…
— Небось, на дрова! — подхватил один из солдат.
Джон хмурился, но ничего не говорил.
— А Мэлори как раз отправился в лес по неизвестной надобности, — продолжал Дикон, понижая голос. — То ли встреча у него была там назначена — уж не знаю, с кем; то ли просто выпил он лишнего и бродил не разбирая пути.
— Может быть, он мечтал о чем-нибудь? — предположил Джон.
Рассказчик, а за ним и остальные уставились на лучника.
— Что ты сказал? — изумился Дикон.
— Да то, что у молодого Мэлори случаются такие приступы, когда он о чем-нибудь задумывается и бродит без толку, — ответил Джон. — Не стоит, впрочем, отзываться о нем дурно, потому что по большей части он добр.
И, вынув флягу, которую принес ему Фома, пустил по кругу.
— Ну, по большей-то части он, может быть, и добр, — согласился Дикон, обтирая губы после вина, — но что глуп он еще чаще, чем добр, — это точно!.. В общем, заблудился Мэлори в лесной чаще, — сержант посмотрел на Джона и с кривой улыбкой поправился, — или задумался без толку, так или иначе, да только устал и замерз и решил поспать. Одеяла или плаща у него с собой не было, вот он нашел большой кусок древесной коры и обернулся в него, да так и заснул. А грузчики — храни их Господь, простые люди! — грузили бревна не разбирая. И вот приняли они Мэлори за бревно и тоже положили его в телегу, а наверх набросали еще бревен.
— Неправда, не могло такого быть! — сказал Джон.
Но его никто не слушал, а Дикон сквозь общий смех продолжал:
— Везут телегу, она на всех ухабах подпрыгивает, бревна катаются туда-сюда под веревкой, а Мэлори кричит: «Снимите с меня! Снимите с меня!» Грузчики наконец услыхали, что кто-то кричит, — благослови Господь их души! — и говорят друг другу: «Кажется, мы срубили какое-то неподходящее бревно, вон, как оно надрывается!»
— Все это неправда, — сказал Джон.
Дикон хлопнул его по плечу:
— Правда или неправда, дружок, да похоже-то на правду!
— Не знаю я, что похоже на правду, а что нет, — сказал Джон. — И не моего ума это дело, только Мэлори отважен и добр, а что бывает неразумен — так это от возраста. Как только сэр Джон Мэлори или сэр Ричард Уорвик, храни их Господь, посвятят его в рыцари — вот увидите, нрав его переменится, и будет он хоть куда.
— Погоди-ка, — Дикон вдруг помрачнел, приподнялся и начал всматриваться в горизонт. — Почудилось мне или там действительно корабли?
* * *Кораблей было четыре; хотя поначалу Фома мог бы дать клятву, что их пять. К счастью, никому он об этом ни словечком не обмолвился, потому что его могли бы поднять на смех.
Фома недалеко отошел от солдат, управлявших диким огнем; завидев корабли, он быстрым шагом вернулся обратно, забрался на стену и начал наблюдать.
Пятый корабль, мелькнувший перед глазами Фомы, исчез как не бывало; остальные четыре, тяжелые, округлые, не похожие на тот, что доставил Фому в Кале, а Исаака — в Брюгге, разворачивались медленно, неловко. Они были красивы и нарядны, а их разрисованные паруса то надувались, как грудь у петуха, то вдруг с силой хлопали и прижимались к мачтам.
Наконец они сумели встать на правильный курс и двинуться к каналу, который вел в самую гавань Кале, намереваясь закупорить его, как пробка бутылку.
— Что они делают? — спрашивала Аргантель, перегибаясь через борт и заглядывая в самую глубину вод. — Что они делают, Алербах?
Черный призрачный корабль скользил среди фламандских судов, оставаясь по большей части незамеченным; лишь очень немногие внезапно видели его очертания, но не слишком пугались — на море можно встретить и не такое!
Алербах же вслушивался в голландскую речь, кипевшую повсюду; это были морские слова, команды и проклятия, но для Алербаха они звучали музыкой, потому что даже капитаны могут тосковать по родине. А Евстафий Алербах знал, что никогда не ступит больше на землю Голландии.
— Они хотят запереть Кале с моря, Аргантель, — сказал Алербах наконец, когда корриган изо всех сил дернула его за волосы на виске. — Вот чего они хотят.
— А зачем им это? — настаивала Аргантель.
— Видать, крепко понадобился им порт, если они такое затеяли. Но в Кале сидят англичане, они прирожденные моряки, даже если они сражаются на суше; здесь же они почти в своей родной стихии, тому что Кале — это порт, а порт — это почти корабль; англичанин в порту становится вдвое сильнее, нежели англичанин в чистом поле. И еще англичане хорошо сражаются в лесах.
— Откуда ты столько знаешь, Алербах? — ревниво спросила Аргантель. — Это же я капитан, это я должна все знать, а не ты.
— До тебя капитаном был я, — напомнил Алербах.
— В таком случае, я приказываю тебе отдать мне все то, что ты знаешь, — сказала она.
— Забирай, — засмеялся он и поцеловал ее.
Она долго целовалась с ним, но потом отстранилась и нахмурилась:
— Ты что-то от меня утаил, Алербах.
Евстафий не успел ничего ответить: порт разразился громами и пламенем. Дикий огонь прилетел с берега и перекинулся на тот корабль, что первым вошел в канал. Мгновенно вспыхнул пожар, и после нескольких минут, когда стало ясно, что погасить его не удастся, моряки начали прыгать в воду.
