Мартин Гринберг - Дорога Короля
Он изучал свои прекрасные мягкие сапожки и, похоже, ничего не мог придумать в ответ. Глядя на него, я чувствовала, как под ложечкой у меня сворачивается тугой болезненный узел. Такие мужчины — просто очень красивые животные, которые никогда не испытывали ни жажды, ни голода, разве что сами того желали, отправившись, скажем, на войну или на охоту; которые никогда не встречали противодействия и не знали, как себя вести, если таковое будет им оказано.
Такие мужчины были очень опасны. Один из них встретился мне когда-то в Большом лесу еще до того, как я вышла за Клоделя. Так что Селин у меня светловолосая, как и тот северянин, что одарил меня своей «милостью». Он тоже был из Нормандии и даже немного похож на этого, только не так красив. По-своему он был даже мил со мной, своей жертвой. Просто он захотел меня, а все, чего он захочет, он привык брать. Он даже имени моего не спросил. И я тоже не спросила, как его зовут.
А этот вот спросил. И своим вопросом смягчил мое сердце — даже больше, чем мне хотелось бы в том признаться. Ему, конечно, имя мое было совершенно безразлично. Он просто хотел знать, кто его противники, вот и все. Если бы тогда в лесу мне встретился именно он и кровь вскипела бы у него, то мое имя, конечно же, было бы ему совершенно безразлично.
После долгого молчания Лиз вдруг заговорила, и я вздрогнула, отгоняя невольные воспоминания.
— Он добивается меня, — кратко пояснила Лиз. — Отчасти из-за моей красоты. Но гораздо важнее для него та, которую я должна родить.
Мессир Жискар улыбнулся своей легкой ласковой улыбкой.
— Ты что же, меня искушаешь? Вряд ли я такой большой грешник, чтобы желать женщину, принадлежавшую моему брату. Это было бы настоящим кровосмесительством, а кровосмесительство запрещено Святой Церковью. — Он истово перекрестился. — Нет, матушка Адель, она, может, и красавица, но я поклялся брату…
— Ты поклялся, что отпустишь меня! — сказала Лиз.
— Бедняжка, — промолвил он. — Ты же ничего не помнишь. Ведь ты была просто вне себя от горя. Что же еще я мог поделать? Оставалось только во всем с тобой соглашаться. Хорошо, я готов просить прощения за этот спасительный обман, но я, честно говоря, считал, что недопустимо вести себя иначе с больным человеком. У меня и в мыслях не было выгонять тебя из дома.
— У тебя и в мыслях не было отпустить меня на свободу!
— Неужели ты так сильно его ненавидишь? — спросила матушка Адель.
Лиз молча посмотрела на нее, потом на него. Он все еще улыбался. Ох, до чего же он был хорош собой, очень хорош, особенно когда солнце играло в его светлых кудрях, а зубы сверкали в улыбке!
— Эймерик никогда не был так красив, как Жискар, — сказала наконец Лиз. — Вся красота досталась младшему из братьев. Эймерик был маленького роста, рот как у лягушки, а ноги кривые; он был похож на карлика-сарацина с отвратительными зубами и вечно воспаленными глазами. В общем, в его внешности не было ровным счетом ничего привлекательного. Зато душа его была поистине прекрасна! Стоило ему войти в комнату, и людям казалось: «Ну что за безобразный коротышка!». Но тут он, бывало, улыбнется — и все! Его внешность уже никакого значения ни для кого не имеет. Эймерика любили все. Даже жесточайшие его враги относились к нему с искренним уважением; они, по-моему, даже восхищались им. Когда-то я тоже была его врагом. Я вообще была жестокой и гордой и весьма упорствовала в своих убеждениях. Я ведь сама выбрала ссылку и поклялась сама устроить свою жизнь, в одиночку, без чьей-либо помощи. А он… Ему всегда хотелось защищать меня, оберегать. «Ты ведь женщина», — говорил он. Как будто именно это было для него самым главным.
И за эти слова я его сперва ненавидела. Тем более что он всегда казался мне таким самоуверенным, таким невыносимым — какой-то смертный! Разве можно было сравнивать обычного смертного со мной — той, кем я была когда-то? Но он никогда бы не уступил мне, что бы я ни сделала. И в итоге я сама, подобно всем прочим, тоже подпала под воздействие его чар.
— Или же, скорее, твои чары на него подействовали, — вставил Жискар. — С той минуты, как он тебя увидел, он был просто околдован тобою.
— Да, ему показалась привлекательной моя внешность, но не более, — возразила Лиз. — Остальное произросло из моего упорного сопротивления. Эймерик… Да, он действительно любил сразиться в честном поединке! И мы оба никогда не сдавались — ни он, ни я. Но до своего последнего часа, до самой своей смерти он был твердо намерен всячески защищать и оберегать меня, я же продолжала упорно этому сопротивляться.
Мессир Жискар победоносно усмехнулся.
— Вот видите! — сказал он, обращаясь к матушке Адели. — Она и сейчас сопротивляется. А ведь во всем мире у нее сейчас один-единственный защитник: это я. Не правда ли? К тому же мой брат поручил мне заботу о ней. Так разве не должен я исполнить обещание, данное умиравшему брату?
— Но Лиз не хочет, чтобы ты его исполнил, господин мой, — сказала матушка Адель.
— Ох уж эти беременные женщины! — вздохнул Жискар. — Ты же знаешь, госпожа моя, как они порой капризны! Я понимаю: Лиз расстроена, она горюет, и, по правде, это вполне естественно. Она и должна горевать. Но она должна думать и о ребенке. А также о том, чего желал для нее покойный возлюбленный. Во всяком случае он бы никогда не позволил ей бродить пешком по Нормандии в поисках невесть чего!
— Я искала своих сородичей, Жискар, — холодно заметила Лиз. — У меня есть семья. И один из ее членов — даже король.
— Что? Ну да, разумеется, прекрасный король эльфов! — презрительно воскликнул Жискар, качая головой. — Скажи, матушка Адель, неужели ты поверишь, если она скажет, что является дочерью короля эльфов?
— Не дочерью, а племянницей, — спокойно поправила его Лиз. — Дочерью брата короля. — И честное слово, она выглядела в эту минуту в точности как настоящий эльф! Бледная, взгляд какой-то диковатый… — И ты никого этим не испугаешь, Жискар. И не надейся, что сумеешь доказать, будто я безумна. Они все знают и понимают. Не забывай, они ведь живут совсем рядом с Большим лесом!
Жискар напряженно склонился в своем кресле, словно собираясь вскочить. Все очарование ушло из его облика вместе с наигранной любезностью. Теперь он казался мне еще более жестоким, упрямым и холодным, чем Лиз.
— Ну хорошо, Элис, — сказал он, — давай, расскажи им заодно и все остальное. Расскажи, как ты, например, заставила моего брата влюбиться в тебя без памяти.
— Что? По-твоему, я шлюха?
Я глянула на нее, и по спине у меня пробежал холодок. Нет, Жискар никогда не смог бы стать таким же холодным или таким же жестоким, как она. Ведь он был обычным человеком. А Лиз…
