Александра Верёвкина - Осколки вечности
По моим ощущениям, из всей прилизанной речи маргинал уловил лишь два слова 'просьба' и 'вознаграждение', а посему сразу переключился на деловой тон.
— Надоть-то чаво? — блеснул расширенным лексическим запасом питекантроп.
— Взглянуть на план захоронений, любезнейший, — от души ужаснулся папочка Лео предстоящей перспективой войти внутрь смердящей комнаты. — И лопату.
— Стольник, и по рукам, — живо скумекал пьянчуга наличие наживы и вытянул вперед оголодало трясущуюся ладонь, покрытую язвами, фурункулами и прочими гадостями.
С выразительной неохотой Северин все же вложил в отвратительную клешню названную купюру, быстро отдернул руку и пошире распахнул дверь, будто надеясь на сопутствие притока морозного воздуха надвигающейся ночи, а после смело перешагнул невысокий порог богадельни. Я остался снаружи и постарался задавить в зародыше возвысившийся столп сомнений и страхов. Зачем ему понадобился инструмент? Нет, разумеется, ответ на этот вопрос у меня имеется. Вопрос в другом: разрывать уже существующую могилу или копать свежую? Если второе, то я предпочел бы откреститься от участия в безыдейной забаве. Жаль, не имею ни малейшего представления о том, каким образом совершить это простое действие. Они ведь крайне предусмотрительны (под множественное число на данный момент попадала вся семейка потомственных упырей), иначе к чему приплетать сюда Астрид? О какой ее выгодной роли говорил двухметровый гигант?
Пожалуй, информационный вакуум наряду с метаниями вдоль стен наглухо задраенной ловушки, в стальные прутья которой я угодил по собственной глупости, и являются моими затаенными страхами, поэтому скорое возвращение Гудмана с перекошенной миной отозвалось в висках лютой ненавистью, обжегшей веки. Клянусь богом, если мне удастся вырваться из этой заварушки мерно дышащим, Лео захлебнется горьким раскаянием за одну лишь попытку напомнить старому приятелю о местонахождении боязни.
В общем, первый акт хладнокровно срежиссированной пьесы закончился не в мою пользу, однако гипотетическая возможность отыграться все же осталась.
— Знаете, Вергилий, меня всегда веселили байки о вампирах, в которых нас выставляли оплотом грехопадения, — в сотый раз промокая лоб надушенным носовым платком, принялся трепать языком мужчина. — Сколь же прискорбно осознавать, что грязнее человека в этом мире твари нет. Чревоугодие, похоть, алчность, отчаяние, гнев, уныние, тщеславие, гордыня, сребролюбие, прелюбодеяние. Вечности неподвластно выжечь в людских сердцах эти отпечатки. Их тюрьмы переполнены, а души основательно истощены, оттого и кажется, будто закат эры прямоходящих не за горами. Приматами были, ими же и остались.
— А к какому сословию относите себя вы? — на беду ввязался я в бестолковую дискуссию, принимая из рук зазнавшегося пленника бессмертия одолженную лопату. Правда, без всякой охоты, потому что в качестве оружия для защиты она мне все равно не сгодится. — Божий странник? Надсмотрщик за родом человеческим? Или возьмем выше: ангел во плоти?
— Иронизируете, друг мой, — ловко ориентировался Северин в лабиринте захоронений, выбирая смутно знакомое для моих осязательных восприятий направление. — Похвальная способность насмехаться, глядя страху в глаза. О, нет, любезнейший, я не считаю вас трусом, хотя в вашем положении некий испуг был бы вполне оправдан. Осмелюсь заметить, что я знавал некоторых ваших предков, и вы кажетесь мне достойным их потомком. Вас подводит эта барышня, точнее боязнь утратить ее жизнерадостную улыбку. Вы переоценили смысл любви. Бессмертному позволено почитать лишь творение своей плоти и крови, о прочих чувствах, увы, придется забыть. Разумеется, если вы желаете прожить не одну тысячу лет. В противном случае, не сходите с намеченного пути, и эта девушка обязательно вас погубит.
— Благодарю за совет, — как можно более желчно процедил я, продавливая ладонью черенок взятого инструмента, в надежде утихомирить пылающий огонь желания плюнуть в надменную рожу. — Только почему-то он не вяжется у меня с вашими недавними намерениями преподнести сыну столь опасный подарок.
— Что ж, уместное замечание. Один ноль в вашу пользу, — гнуснейшим образом расхохотался Гудман, начиная внимательно приглядываться к каждому из встречающихся на нашем пути надгробий. — Видите ли, Вергилий, мне не впервой исполнять прихоти Леандро. Мальчик он взбалмошный, романтичный и очень увлекающийся, и к тому же обладает одной примечательной для меня особенностью: умеет жить обрывками о светлых воспоминаниях, кои я и спешу ему обеспечить. Эта девочка всего лишь очередной каприз, но я готов пойти на любые траты, лишь бы его осуществить. Отцовская забота — вот то, что я стараюсь дать моим сыновьям.
Полагаю, я с честью выдержал это испытание, потому как по окончанию несуразной тирады сумел выдавить из себя подобие понимающей улыбки и споро прибавил скорость, дабы оказаться в милях от воплощения самых вопиющих представлений о воспитании.
По счастливой случайности, наша совместная прогулка подошла к концу через минуту после моего рьяного бегства от собственного неумения держать эмоции в узде. Безнравственный кровосос царственным жестом указал на нужную могилу, взглядом повелевая мне остановиться, и с интересом воззрился на не заставившую себя ждать реакцию, первой из которых было удивление, затем непонимание, а потом уж откровенные насмехательства. Право слово, это чересчур даже для их своеобразного семейного чувства юмора!
— Приступайте, Вергилий, вам ведь нужны факты, а не мои домыслы, — подначил меня сходящий с тропинки мужчина, чье шуршание плаща о подошвы ботинок притупляло громкие вопли недремлющей совести. Потревожить Эту могилу, чтобы убедиться в ошибочности выводов мерзавца?! Боже праведный, я не сумею! — Не пасуйте перед обстоятельствами, дорогой Габсбург, и они отплатят вам той же монетой.
— Черт возьми, заткнитесь уже наконец! — яростно вспылил я, запоздало принимая на заметку безвыходность ситуации, и с остервенением вонзил лопату в землю, подвигая чахлый букет цветов к соседнему надгробию, у которого виднелся не менее ссохшийся гербарий, разве что в более яркой упаковке.
Конечно, за восемьдесят лет жизни я успел повидать многое, после войны хватался за любую работу, стремясь поскорее вырваться из нищеты, но могилы не разрывал никогда. Само кладбище меня почему-то отпугивало с раннего детства. Я не понимал, зачем люди приходят сюда, прикрываясь словами 'навестить близких', не видел логики в пространных разговорах с усопшими и откровенно побаивался запечатлевшихся на скорбных церемониях воспоминаний. Один вид открытого гроба вселял мне стремление немедля нестись со всех ног в обратном направлении, без оглядки назад, не говоря уж о покоящемся внутри тесного ящика теле. Но то было раньше.
