Роджер Желязны - Рука Оберона
— Не могу сказать.
— Каким будет следующее поколение?
Он хмыкнул.
— Как можно ответить на такой вопрос? Ни малейшего понятия.
Я вытащил изувеченный Козырь и протянул ему. Дваркин рассмотрел его в сиянии своего посоха.
— По-моему, это сын Рэндома Мартин, — сказал я, — тот, чья кровь была пролита здесь. Я не знаю, жив ли он еще. Как ты думаешь, мог ли он повторить наш путь?
Дваркин оглянулся на Образ.
— Так вот чем разукрасили его, — сказал он. — Как ты достал это?
— Раздобыл, — сказал я. — Это не твоя работа, так ведь?
— Конечно, нет. Я и в глаза мальчишку не видел. Вот и ответ на твой вопрос, не так ли? Если возникнет новое поколение, твои дети его уничтожат.
— Как мы уничтожим их?
Дваркин встретил мой взгляд и стал всматриваться в меня.
— Ты что, стал чадолюбивым папашей? — спросил он.
— Если не ты изготовил этот Козырь, то кто?
Дваркин глянул вниз и щелкнул по карте ногтем.
— Мой лучший ученик. Твой сын Брэнд. Это его стиль. Видишь, что они творят, когда набирают чуток силы? Предложит ли кто из них свою жизнь, чтобы сохранить державу, восстановить Образ?
— Вероятно, — сказал я. — Вероятно — Бенедикт, Джерард, Рэндом, Корвин…
— Бенедикт несет на себе печать судьбы, Джерард обладает волей, но не мудростью, Рэндому не хватает смелости и решительности. Корвин… Разве он уже не в немилости или не исчез за горизонтом событий?
Мои мысли вернулись к нашей последней встрече, когда Дваркин помог мне сбежать из моей камеры на Кабру. Мне пришло в голову, что у него могли быть свои виды на мой побег, и уведомлять Дваркина об обстоятельствах, которые привели меня в темницу, сейчас не к месту и не ко времени.
— И потому ты выбрал этот облик? — продолжил Дваркин. — Это что, своего рода упрек? Ты опять проверяешь меня?
— Он и не в немилости, и не за горизонтом событий, — сказал я, — хотя у него есть враги и в семье, и кое-где еще. Он готов предпринять хоть что-то для сохранения державы. Как ты оцениваешь его шансы?
— Его долго не было?
— Да.
— Тогда он мог измениться. Я не знаю.
— Я считаю, он изменился. Я знаю, что он хочет рискнуть.
Дваркин воззрился на меня и продолжил осмотр.
— Ты — не Оберон, — сказал он наконец.
— Нет.
— Ты — тот, кого я вижу перед собой.
— Ни больше и ни меньше.
— Понятно… Я не знал, что тебе ведомо о местоположении Образа.
— Мне и не было ведомо, до недавних пор. Когда я пришел сюда впервые, меня вела Единорог.
Глаза Дваркина расширились.
— Это… очень… интересно, — сказал он. — Это было так давно…
— Так что же мой вопрос?
— Э? Вопрос? Какой вопрос?
— Мои шансы. Как по-твоему, способен я исправить Образ?
Дваркин медленно приблизился и, протянув руку, положил правую ладонь мне на плечо. Вторая рука наклонила посох; синий свет пыхнул в футе от моего лица, но жара я не почувствовал. Дваркин смотрел мне в глаза.
— Ты изменился, — сказал он чуть погодя.
— Достаточно, — спросил я, — чтобы выполнить эту работу?
Дваркин отвел взгляд.
— Наверное, достаточно, чтобы сделать попытку значимой, — сказал он, — даже если мы обречены на поражение.
— Ты поможешь мне?
— Не знаю, — сказал он, — смогу ли я. Такие дела с моим настроением, моими мыслями — то накатит, то схлынет. Даже сейчас я чувствую, как ускользает что-то от осознания себя. От возбуждения, наверное… Нам лучше уйти в пещеру.
За спиной я услышал звяканье. Когда я повернулся, там стоял грифон, голова у него медленно раскачивалась слева направо, а хвост — в противофазе, справа налево, грифон стрелял языком. Зверь начал кружить вокруг нас, тормознув в позиции меж Дваркином и Образом.
— Он знает, — сказал Дваркин. — Он чует, когда я начинаю меняться. И тогда не подпускает меня к Образу… Старина Уиксер. Мы уже возвращаемся. Все хорошо… Идем, Корвин.
Мы направились обратно к устью пещеры, и Уиксер потопал следом, звякая цепью при каждом шаге.
— Талисман, — сказал я. — Талисман Закона… говоришь, он необходим для восстановления Образа?
Да, — сказал Дваркин. — Его следует пронести по всему Образу, переписывая изначальный рисунок в тех местах, где он был нарушен. Но сделать это может лишь тот, кто настроен на Талисман.
— Я настроен на Талисман, — сказал я.
— Как? — спросил Дваркин, останавливаясь.
Уиксер закудахтал за нашими спинами, и мы продолжили движение.
— Я следовал твоим письменным инструкциям… и устным — Эрика, — сказал я. — Я взял Талисман с собой в центр Образа и спроецировал в него себя.
— Понятно, — сказал Дваркин. — Как ты заполучил его?
— У Эрика, на смертном ложе.
Мы вошли в пещеру.
— Сейчас он с тобой?
— Мне пришлось спрятать его, но не здесь — в Тени.
— Я предложил бы тебе быстро изъять его и принести сюда или во дворец. Лучше хранить его поближе к центру сущего.
— Почему так?
— Он обладает тенденцией искажающе воздействовать на тени, если слишком долго находится среди них.
— Искажающе? Как?
— Заранее не предсказать. Всецело зависит от местонахождения Талисмана.
Мы зашли за угол, продолжили путь сквозь мрак назад.
— Что за эффект, — сказал я, — возникает, когда носишь Талисман и все вокруг тебя начинает замедляться? Фиона предупредила, что это опасно, но не была уверена, в чем опасность.
— Это значит, что ты достиг пределов собственного существования, что твоя энергия вскоре иссякнет, что ты умрешь, если не предпримешь необходимых мер.
— Что именно?
— Не начнешь черпать силу из самого Образа… изначального Образа, таящегося внутри Талисмана.
— Как этого достичь?
— Ты должен сдаться ему на милость, отпустить себя, стереть свою индивидуальность, уничтожить границы, которые отделяют тебя от остального мира.
— Похоже, легче сказать, чем сделать.
— Но сделать можно, и это — единственный путь.
Я покачал головой. Мы продолжали идти и в конце концов подошли к большой двери. Дваркин погасил посох и прислонил его к стене. Мы вошли, и он запер дверь. Уиксер плюхнулся у порога снаружи.
— Сейчас тебе придется уйти, — сказал Дваркин.
— Но слишком много вопросов, которые я должен задать тебе, и кое-что хотелось бы рассказать.
— Мои мысли рвут нить смысла, и твои слова уйдут в песок. Завтра вечером, или послезавтра, или через два дня. Торопись! Уходи!
— Отчего такая спешка?
— Я могу навредить тебе, когда на меня сойдет трансформация. Сейчас я сдерживаю ее только волей. Убирайся!
