Агрипина Тумбочкина - Неудачница
— И охота тебе, в такую жарищу укутанной ходить, — фыркнула Стюша.
— Ты тут? А ну брысь отсюда! — шикнула я на нее.
Переодеться мне спокойно не дали, по квартире разнесся протяжный телефонный звонок.
— Аля, это тебя! — крикнула Стюша из коридора.
Меня всю затрясло от плохо предчувствия, но я нашла в себе силы дойти до аппарата.
— Слушаю.
— Доброго утра Александра, как спалось, а главное с кем? — голос Никольского был до омерзения спокоен и участлив.
— Не ваше дело, — огрызнулась я, — и как у вас наглости хватило после всего звонить сюда?! Мало того, что ваши молодцы пасут подъезд, так и вы еще с вашей гребаной вежливостью?!
— Может, перестанешь мне выкать? — проигнорировав мою тираду, спросил Никольский.
— Знаешь дорогой, а не пойти ли тебе со своими просьбами?
— К тебе?
— Сволочь! — заорала я в трубку, и швырнула ее на рычаг, — ррррррррррр!! Стюш, меня больше к телефону не звать.
— А если Макс?
— А он что? Искал меня?
— Нет, — растерянно ответила она.
— Есть у меня некоторые подозрения по этому поводу, так что Макс сюда больше звонить не будет, — рыкнула я.
Подойдя к письменному столу, я открыла ящик, в котором лежала моя банковская карточка.
— Стюш! — позвала я племяшку.
— Что?
— Ты дома будешь?
— Да.
— Мне нужно уйти, когда буду, не знаю, если мне кто позвонит, будешь отвечать, что я сплю, — сказала я, попутно собирая вещи в сумку.
— Ты куда-то уезжаешь? — встревожено спросила Стюша.
— Пока не знаю, но если сегодня не приду, значит, я у Ксюхи.
— Ясно.
Подойдя к входной двери, сняла запасной комплект ключей и ключ от крыши. Когда дверь за мной закрылась, я сделала глубокий вдох и решительно взбежала по лестнице. Вход на крышу почему-то оказался открытым.
— Странно…, - я закинула сумку на плечо и полезла на крышу.
Наверху было жарко. Солнце во всю плавило сонный город, но сейчас я абсолютно не обращала на это внимания, мне нужно было подумать. Подойдя к краю, я села на парапет, обхватила ноги руками и уткнулась лбом в колени.
— Что мне делать? — простонала я, прежде чем погрузиться в воспоминания.
… А ты боишься? — он присел рядом со мной на лавочку. Его руки скользнули по талии, заключая в тесные объятия.
… Опасаюсь, — 'неужели он хотел, чтобы я его боялась? Зачем?
… 'а когда я ответила на его поцелуй, как он отреагировал?
…Не верю, — зло сказал он.
…Ненавижу!
…Так-то лучше, главное не забывай об этом, — 'уж поверь мне, не забуду!
Но если мыслить логически, то зачем? В серьезности намерений достать меня? Уже убедилась, так зачем внушать мне ненависть?
Не понимаю…
— О чем думаешь? — как сквозь вату я услышала до боли знакомый голос.
— Какого черта? Никольский! Что вы здесь делаете? — прорычала я, инстинктивно отползая назад.
— Саша, — тихо позвал меня Никольский, а я, наконец, подняла на него глаза.
Он стоял совсем близко, а легкое дуновение знойного ветра донесло до меня пряный аромат его парфюма.
— Уходите, — потребовала я, отводя взгляд от его встревоженных голубых глаз.
'Чего это ему переживать за меня?
— Не делай этого Саша, пожалуйста!
— Не делать чего, — спросила я, отворачиваясь от него, и опустила одну ногу за парапет.
— Оставь эти мысли, зачем ты пришла сюда? Неужели я тебе настолько оказался противен, что ты решила свести счеты с жизнью? — 'что-о-о? да чтоб я из-за тебя? Идиот!
Но вместо того, чтобы опровергнуть его слова, я решила подыграть.
— Если ты сейчас же не уберешься отсюда, так и будет, — с вызовом ответила я, посмотрев на него через плечо.
Он пристально глядел на меня, ни делая попыток подойти ближе, но что-то во всем его облике меня смущало. Этот странный тревожный взгляд, напряженная поза, горькая улыбка на лице…что это все значит?
… 'Надеюсь, вам было интересно, в моей компании?
… 'Даже больше, чем ты думаешь'
— Не верю, — прошептали мои губы, а с лица отхлынула кровь, — нет….только не это.
— Что? — спросил Никольский, делая маленький шаг ко мне.
— Стой! — я вытянула в его сторону руку, в предупреждающем жесте, — уходи…мне нужно побыть одной, или ты считаешь, что твой вчерашний поступок заслуживает благодарности и громких оваций? Ты изнасиловал меня, а теперь пытаешься доказать какой ты заботливый! Тогда тебе стоит определиться…
— Ты не поймешь этого, — раздраженно ответил он, — но я прошу, не делай этого.
— Не лезь ко мне со своими советами! Ага? Да и еще, раз уж пришел, будь добр верни мне мои вещи и убери своих псов от моего подъезда!
Лицо Никольского потемнело от ярости, и он метнулся ко мне, я шарахнулась от него и поняла, что теряю равновесие. Перед глазами все поплыло, небо с землей поменялись местами, опора подо мной исчезла.
В голове закрутился разноцветный вихрь, он затягивал меня в себя, словно я была легче песчинки. Он поволок меня за собой, стремительно пронося по радужным виткам воронки. Казалось, не будет конца этой ярко-ядовитой карусели, от которой ощущаешь себя безвольной тряпичной куклой.
А куклу не жалко никому, не жалко сломанных рук и ног, вывернутого позвоночника и растерзанной шеи. Она всего лишь кукла.
Вихрь, наигравшись, остановился, замер и пролился вниз разноцветным конфетти. Яркие кружочки медленно, словно в блаженной эйфории покрывали сломанную куклу ярким глазуревым ковром.
А кукла уже ничего не чувствовала, сейчас она могла позволить сделать с собой что угодно, даже разорвать ее на маленькие бесформенные клочки.
Но она никому не нужная лежала в нарядном сарафане, и невидящим взглядом смотрела в серое ничто.
'Лучше б вихрь довершил начатое… — вдруг подумала кукла, а по матерчатым щекам покатились грязные слезы.
'Разве куклы умеют плакать? — спросил кто-то у нее.
'Наверное, нет' — ответила кукла, и ей захотелось забиться в истерике. Ей дали чувства и эмоции, после того как сломали и выбросили, жестоко…
И она кричала, ругалась и билась головой об радужную землю. Она выла и смеялась, глядя на серое ничто над ее головой.
Неизменным оставалось ее положение. Она, скованная разноцветным серпантином не могла встать и уйти. Изо дня в день, из минуты в минуту, кукла все больше ненавидела себя за беспомощность.
С подаренными чувствами и эмоциями она до сих пор оставалась поломанной тряпичной куклой.
— Дайте мне умереть, — взмолилась кукла, открывая глаза, но вместо привычного давно опостылевшего серого ничто, увидели тусклую лампу на беленом потолке, — где я?!
