Юлия Остапенко - Зачем нам враги
Рослин умолкла. Очередной сполох молнии озарил ее сосредоточенное лицо.
— Я... должна зайти к себе. Взять что-нибудь из еды... и денег...
— Только быстро. Пока гроза не стихла. Они не ждут, что я уйду в такую ночь.
Я тоже не ждала, миледи, подумала Эллен. Знала, что вы уйдете рано или поздно... и, наверное, знала, что уйду с вами, но не ждала. Не так скоро.
Выйти из замка оказалось совсем легко — внимание стражей было обращено туда, откуда кто-то мог попытаться проникнуть в замок под покровом бури, а не покинуть его. Рослин знала потайной ход, выводивший за пределы крепостных стен. Они вышли через него к реке, почерневшей от неослабевающего дождя, и побрели вдоль берега. Их никто не видел, а если бы и видели, то вряд ли за плотной завесой воды признали бы в них двух женщин, одна из которых — княжеская дочь. Стихия всех делает одинаковыми — что с виду, что внутри.
Было холодно, как зимой, дождь колотил по спинам не хуже палок, конечности цепенели на ветру. Рослин крепко стискивала руку своей сообщницы, и Эллен не знала, от холода это или отчего еще. Они прошли не меньше мили до леса, не сказав друг другу ни слова. В лесу лило ненамного меньше, но обе вздохнули с облегчением, оказавшись под обманчивой зашитой древесных крон.
— Там дорога, — хрипло сказала Эллен и закашлялась от попавшей в рот воды. — А значит, и трактир. Сегодня вас еще никто не хватится. Можно обогреться, а завтра утром...
Рослин не ответила, только крепче стиснула ее руку.
До трактира они шли еще не меньше получаса, а потом долго стучали в наглухо запертые ворота. Когда Эллен уже начала думать, что им вовсе не откроют, изнутри загремела отодвигаемая щеколда смотрового окошка.
— Кто там? — перекрывая дождь, сварливо закричал мужской голос.
— Пустите... меня с дочкой... не дайте пропасть! — как могла жалобнее ответила Эллен; впрочем, ей почти не пришлось наигрывать.
Калитка сразу же распахнулась. Эллен хотела шагнуть и поняла, что не может. Она взглянула вниз и увидела, что Рослин прилипла к ее ноге, будто груздь к стволу, намертво вцепившись обеими руками и зарывшись лицом в складки ее плаща.
Трактирщик, встретивший их так нелюбезно, всплеснул руками, забыв, что придерживал над головой дождевик.
— Что ж вы, болезные сударыни! Проходите скорее! Внутри их немедля окружили заботой и лаской — а когда увидели, что вымазанное в грязи платье женщин не из самой Дешевой ткани, утроили любезности. Эллен сразу же увела Рослин наверх, сославшись на слабость и усталость дочери. Эллен на глазах ахающей хозяйки раздела девочку, стала растирать ее побелевшие руки и ноги. Получив груду одеял, горячее питье и обещание не беспокоить до утра, Эллен расплатилась и закрыла дверь.
Рослин, до этого казавшаяся умирающей, мигом изменилась в лице, откинула одеяло, вскочила, босиком кинулась в угол комнаты, куда Эллен положила ее узелок, встала на колени.
Эллен отвернулась. Сняла платье, повесила на стол рядом с платьем Рослин. Ливень все шумел за окном, но здесь было тепло и сухо, не считая воды, стекающей с потяжелевшей одежды. Эллен взяла одно из одеял и промокнула волосы.
В угол, где беззвучно сидела Рослин, она старалась не смотреть. Однако, услышав облегченный вздох, не сумела сдержать дрожи.
Было лишь немного за полночь. На столе, рядом с развешенной одеждой, слабо трепетал огонек свечи. Эллен посмотрела на свою правую руку. Кожа покраснела, но она, как и прежде, не ощущала боли.
— Возьми.
Эллен опустила взгляд. Ладонь Рослин была сухая и гладкая. На этой ладони, протянутой к Эллен, лежала щепотка измельченной травы.
— Не надо, миледи.
— Съешь.
— Мне не больно... вы же знаете.
— Я не о том, дура. Не хватало мне, чтобы ты теперь от простуды померла. Ну, бери. Только не глотай сразу, прожуй сперва.
Эллен, поколебавшись, приняла предлагаемое. Поднесла к лицу, понюхала. Трава не пахла. Совсем. Хотелось спросить, на чьей могиле она выросла... и как умерло существо, похороненное в той могиле, но Эллен знала, что таких вопросов маленькой госпоже лучше не задавать. Она сунула траву в рот и прожевала. Вкус у зелья в отличие от запаха был резкий и горький, как и должен быть у травы.
Потом обернулась и увидела, что Рослин уже сидит в постели в одной рубашке и смотрит на нее — огромными глазами, настороженными и злыми, как у дикой кошки. В полумраке казалось, что у нее нет зрачков.
— Расчеши меня на ночь, — сказала Рослин.
Эллен с трудом поднялась — оказывается, ее тело, непривычное к такому напряжению, успело устать, — достала черепаховый гребень, который использовала чаще всего, взяла мокрые спутанные волосы Рослин в руку. На свету белокурые, сейчас они казались серыми, как сырая земля.
— Трактирщик наверняка нас опознает, когда начнутся поиски, — проговорила Эллен.
— Мы к тому времени уже будем далеко.
— Ваш отец пошлет погоню.
— Пусть. Он никогда не догадается, куда я отправилась. «А куда вы... куда мы отправляемся, миледи? » — подумала Рослин, но знала, что для таких вопросов еще не время. Для этих... и многих других.
— Я была права, — сказала Рослин, глядя вперед. — Ты нужна мне.
И, помолчав, добавила:
— Я никогда не смогу сама расчесывать себе волосы.
Они встали с рассветом, тихонько спустились вниз. В трактире еще все спали. Буря давно стихла, но за воротами творилось светопреставление — дорогу размыло, несколько деревьев вырвало с корнем, мутные ручьи потоками текли вниз там, где еще вчера был утоптанный глинистый тракт.
— Хорошо. — В голосе Рослин звучало глубокое удовлетворение. — Я знаю отца, он сразу снарядит за нами конницу да половину гарнизона. Здесь они долго будут продираться. Это еще при условии, что догадаются пойти в нужную сторону.
— Это куда? — наконец спросила Эллен, решив, что пора узнать о планах маленькой госпожи.
— На север, — сказала Рослин и, подобрав юбки, решительным шагом двинулась вверх по грязному месиву, в которое превратилась дорога. Лучи еще не поднявшегося над лесом солнца золотили ее волосы,
Эллен несколько мгновений стояла посреди размытого тракта, недоумевающе глядя вслед княжне, волочившей подол по земле, потом быстро нагнала ее.
— Но, миледи... вы ничего не перепутали? На север? Там ведь Тальвард.
Рослин остановилась.
Обернулась.
У нее была очень бледная и очень сухая кожа — верный предвестник ранних морщин, — но в остальном ее лицо было безупречным. Мелкие, но не слишком, правильные черты, маленький мягкий рот с красиво очерченными алыми губами, большие глаза черничного цвета. Очень красивая и очень злая девочка: это было первое, что приходило на ум всякому, на кого она смотрела вот так, прямо в лицо, — красивая и очень злая.
