Ира Аллор - Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды
— Все же удивительно: твои побратимы смогли уйти, когда их души перестало держать кольцо. А как тебя оно могло удерживать — еще раньше? Ты же…
— Я не был майа. Я был человеком. Просто у них душа сохранилась — людская, а у меня ее, видимо, вовсе не было… Нечему уходить — осталась некая сущность. — Глаза говорившего нехорошо сузились.
— Извини. Тебе тяжело вспоминать?
— Глупости. Просто неприятно.
— Неприятно… — Тирзэ с сомнением покачал головой. — Ума не приложу, что можно с человеком сделать, чтобы осталось только то, что в пределах Арды неуничтожимо…
— В Средиземье это называют преисподней. Туда попадают несвободные души, отягощенные злом, — если они не могут уйти за Круги… Меня держало Кольцо — почти эпоху, — тускло проговорил Аллор. Глаза его на мгновение стали неподвижными, чуть дрогнули тонкие длинные пальцы. Тирзэ показалось, что отблеск огня мелькнул на лице собеседника; впрочем, все быстро исчезло, как наваждение, тем более что новый майа успел найти на столе гребень и теперь невозмутимо расчесывал густые пряди волос.
— Это Гортхауэр так с тобой поступил? За что?
— За все хорошее. Личные дела.
Тирзэ понимающе кивнул, прекращая расспросы.
— Послушай, — вдруг спросил Аллор, — а у тебя нет… чего-нибудь черного — из одежды? Я очень уважаю Намо, да и Тьма успела надоесть — как мне казалось, но… Я, наверное, слишком долго был там: неуютно как-то, непривычно, что ли.
Тирзэ задумался. Потом тряхнул головой, видимо, приняв какое-то решение.
— Подожди, я сейчас, — и нырнул в соседнюю комнату, откуда вскоре вернулся, бережно неся темный сверток. Встряхнул черную ткань — это был плащ, длинный и широкий, с пурпурно-фиолетовой подкладкой. Черная, как ночное небо, материя на ощупь напоминала одновременно и бархат, и шелк, была легкой и в то же время плотной, складки мягко струились. Майа накинул плащ на плечи Аллору — ткань почти касалась земли, хотя он был высок, — и застегнул изящную серебряную застежку в виде ящерицы с небольшими крылышками, с глазами из золотистого, с искрой, камня.
Аллор осторожно закутался в плащ, вопросительно взглянул на Тирзэ:
— Откуда это? Твое?
— Теперь — твое. Носи — тебе, наверное, нужнее. Это его плащ.
— Его? — Аллор понял, о ком речь. — Но… мне?
— А кому? Мне, что ли? Где? Здесь? — Тирзэ стоял, опустив голову.
Аллор положил ему руку на плечо:
— А собственно, откуда он — у тебя?
— Мелькор подарил когда-то.
— Ты был у него? Так этому плащу…
— Тебя еще на свете не было. Люди только пробудились.
— А что ты там делал?
— Я с ним познакомился, еще когда он в первый раз в плену был. Здесь, в Залах Мандоса. Намо к нему заходил, ну и я… подслушивал… — Тирзэ вздохнул. — А потом я отпросился к нему, в Средиземье. Там было так интересно… Красиво. И народ славный. И я все думал — может, Валар просто не видели этого, просто какое-то непонимание…
— И если всем все объяснить, то настанет мир и всеобщее ликование…
— А почему — нет?! — взвился Тирзэ. — Теперь-то я понимаю, что если на самом деле каждый только и думает, как власть удержать или чтобы по голове не получить, то эти мир и взаимопонимание никому даром не нужны! Некоторым вообще скучно, когда никого не режут… — Майа расхаживал по комнате, размахивая руками от волнения.
— И ты все же попытался?
— Попытался… С Таникветиль открывается прекрасный вид… вот только падать неприятно — даже для майа… — Тирзэ поморщился.
Глаза Аллора стали ледяными. Майа продолжал — как будто выговаривался за многие годы:
— Сказали: врагу продался, сволочь!.. А ведь я действительно Свет тоже любил…
— А Намо…
— А что — Намо? Что он против всех сделать мог?
— Но ты ведь был посланником… Впрочем, о чем это я? С вражескими пособниками ни к чему церемониться…
— Вот именно. Меня судили как отступника. А Намо… сидел как окаменелый… До сих пор себе простить не может — я-то простил…
— И с тех пор ты здесь?
— Да. А куда я отсюда? Как очнулся, плащом этим накрытый, думал — убегу. Туда. А потом представил виноватую физиономию Мелькора… А у Намо такие глаза были… Он мне, конечно, сказал, что я его могу своим Валой не считать, что он трус и ничтожество, раз не смог меня защитить, и что поможет мне бежать из Валинора… А я остался. Не смог его бросить. Вот и «живу» потихоньку. — Тирзэ усмехнулся. — Чертоги Мандоса велики, кто меня среди призраков искать будет? Так что… общаюсь, новости разные узнаю, с Намо и Вайрэ сидим, беседуем — иногда. Пишу вот, рисовать порой берусь… Ты ко мне заглядывай — даже если выйдешь отсюда…
Аллор взял со стола один из рисунков:
— У тебя хорошая рука.
— Спасибо. А ты в этом смыслишь, я вижу…
— Почему ты так думаешь?
— Ну ты смотришь как-то правильно…
— При жизни меня называли арбитром изящества. И вообще я люблю… любил рисовать… Может, у тебя литок найдется? И для письма что-то…
Тирзэ протянул ему лист бумаги, кисть и баночку с тушью.
В первом наброске майа узнал себя, потом возникли драконы, странные деревья, сплетающиеся в танце фигуры… Еще один быстрый росчерк, явно в задумчивости — на бумаге появилось девичье лицо с большими приподнятыми к вискам глазами, слегка вздернутым носом и насмешливой улыбкой. Пышные кудрявые волосы обрамляли его.
— Слушай, это лицо мне знакомо. Кто это?
— Так… некто…
Тирзэ наморщил лоб, что-то вспоминая.
— Но я видел ее. Здесь. В Залах Людей.
Аллор резко повернулся к нему, оторвавшись от листа. Капля туши сорвалась с кисти, одев плечи нарисованной девушки черным плащом.
Тирзэ вздрогнул от неожиданной реакции.
— Где? — прошептал Аллор.
— В Залах Людей. Давно… около трех тысяч лет назад. Да, это она.
— Три тысячи… И? Рассказывай все, подробно! — Майа стиснул кисть Тирзэ с неожиданной для хрупких на вид пальцев силой.
— Отпусти, больно, ты что?! — Пальцы разжались, Тирзэ высвободил руку. — Что с тобой?
— Рассказывай, — повторил Аллор.
— Она появилась в Залах Людей. Я сначала подумал, что это мальчишка, подросток. Одежда пыльная, рваная. Окликнул — обернулся, вижу — девчонка. Хмурая. — Это, говорит, чертоги Мандоса? — Да, отвечаю. — Можно гут присесть? — Отчего же нет?
Она села, прислонившись к стене, и прикрыла глаза. Странным мне это показалось. Я вышел: она явно была не в духе. Ладно. Захожу через день-два — люди обычно уходят дальше, а она сидит. Только в дальний от выхода угол перебралась. Тут я не выдержал. Почему ты еще здесь? — спрашиваю.
— А что, нельзя?
— Тебе придется уйти. Люди здесь не задерживаются.
— Обычно. Но… может быть, все-таки можно?
— Не сможешь, — говорю. — Ты и так долго удерживаешься. Людей как бы уносит течением — туда, на Пути.
