Александра Лисина - Возрождение
- Это не так! - тихо стонет его уставшее от сомнений сердце. - Я был зол... я сказал глупость!
- Тем не менее, ты все равно прав, - пожимает она плечами и собирается отвернуться. И видя это, что-то в нем взрывается дикой болью. Из горла сам собой вырывается тихий рык, пальцы сжимаются в кулаки, больно раня кожу неожиданно удлинившимися ногтями, лицо искажается настоящей мукой, а из широко раздувающихся ноздрей вдруг выстреливает яркое алое пламя.
- БЕЛ! - на изумрудную стену внезапно обрушивается яростный удар. - Нет, Бел! Не уходи!
- Что такое? - внезапно нахмуривается она, следя за тем, как по преграде змеятся опасно длинные трещины. - Таррэн, ты чего? Что с тобой не так? И что именно ты пытаешься сделать? Это же сон... просто сон. Не злись, пожалуйста. Все образуется.
Не слушая, он с ненавистью обрушивает на проклятое стекло удар за ударом, с мстительной радостью подмечая, как оно начинает дрожать и болезненно выгибаться, будто стремясь уйти от его бешеного напора. И он почти справляется, почти побеждает в этой тяжелой борьбе... но потом вдруг видит ее лицо и, вздрогнув, опускает занесенную руку.
А она с неожиданной болью смотрит почти в упор. Странно нахмурившись, словно не веря, до крови прикусив губу, нервно сжав пальцы на вороте своей коротенькой куртке. Ее лицо снова бледно и сильно напугано: его яростью, внезапной вспышкой гнева, поистине безумной ненавистью к проклятой перегородке. Однако в прекрасных глазах стоят слезы. И боль. Боль за него. За его муку. Его рвущееся на части сердце. Его мечущееся в клетке сознание, для которого не было в этот миг ничего важнее.
- Господи... Таррэн, что ты с собой сотворил?!
- Прости меня, Бел, - горестно шепчет он, так же внезапно прекращая биться и неотрывно глядя на нее сквозь толщу неподатливого стекла. - Пожалуйста, прости... и вернись... я не хочу жить без тебя... мне это не нужно... не уходи... останься... пожалуйста, не уходи!!!
И тогда что-то вдруг ломается в ней. Что-то подозрительно громко хрустит в сковавшем его зеленом льду. Он даже понять не успевает, что именно, но внезапно чувствует, что полностью свободен. А почувствовав, с тихим вздохом облегчения обнимает свою потерянную душу, ради которой прошел и Портал, и Отречение, и даже смерть. Все, что угодно, прошел бы. Только бы знать, что она по-прежнему его любит.
- Таррэн... - у него сладко дрогнуло сердце, когда маленькие руки ласково погладили разметавшиеся по плечам черные волосы. - Безумец... какой же ты все-таки безумец... сам же знаешь: без меня тебе будет легче. Не надо будет за мной следить. Не надо сомневаться, гадать или бояться, что обо мне узнают.
- Без тебя мне нельзя, - хрипло шепчет он, крепко обнимая ее гибкое тело. - Я не хочу так, Бел. Больше - не хочу. Это меня убивает.
Она слабо улыбается.
- Я всегда рядом.
- Прости...
- За что?!
- Я тебя обидел, - он жадно зарывается в ее волосы и с наслаждением вдыхает их неповторимый запах. - Я не хотел, малыш. Я не собирался все портить. Я просто...
Она укоризненно качает головой.
- Каким же ты иногда бываешь глупым. И как быстро забываешь, что меня на самом деле очень трудно обидеть. Ну, скажи: разве я когда-то злилась на такие пустяки? Разве обижала тебя несправедливым ворчанием? Разве делала больно лишь для того, чтобы отомстить?
Он неверяще замирает, растерянно обшаривая глазами ее грустное лицо.
- Мне просто нужно было уйти, - вздыхает она тоскливо. - Уйти надолго и так, чтобы никто не заподозрил подвоха. Истаэр оказался удачным поводом, чтобы я смогла удрать, не вызывая подозрений. И мне всегда казалось, что ты достаточно догадлив, чтобы это понять. После всего, что мы с тобой обсуждали и планировали, после того, как я не раз тебе говорила, что хочу кое-что проверить, после того, как ты сам согласился, что с Хрониками многое неясно и они требуют уточнения... боже, я никак не могла подумать, что ты вдруг начнешь себя изводить из-за таких пустяков! Да еще и узы порвал, как будто и правда меня возненавидел!
"Я порвал?!"
Он вдруг замирает в страшной догадке.
- А кто же еще? - устало вздыхает она. - Мне это ни к чему. Напротив, я думала, что узы были бы очень кстати. ты знаешь, где я есть. Я знаю, где тебя искать... но раз ты все решил и почитал это необходимым, то я не стала спорить. Выходит, зря? Что ты сотворил с собой, любовь моя? Что наделал, пока меня не было рядом?
Он с ужасом вспоминает свою внезапную вспышку. И вторую такую же, буквально пару часов назад, когда и впрямь качался на грани безумия. Мог ли он случайно порвать кровные узы? Мог ли, ослепленный невесть откуда взявшимся, каким-то ЧУЖИМ гневом этого не заметить?!
Мог. Наверное. От одного воспоминания о той ярости бросает в дрожь, а тогда... находясь в каком-то ослеплении... стоя буквально в шаге от непоправимой глупости...
У него вырывается непроизвольный вздох.
- Бел, я...
- Неужели ты так плохо меня знаешь? - беззвучно шепчет она, ласково касаясь губами его щеки. - Неужели не видишь разницы между тем, когда я прикидываюсь и сержусь по-настоящему? Что с тобой творится, родной? Откуда вдруг эта злость? И почему ты смотришь сейчас так, как будто и правда виноват? Ведь я ни в чем тебя не обвиняю.
Он снова вздрагивает, готовый провалиться сквозь землю, но она не дает ему времени опомниться: нежно целует, бережно гладя его роскошную гриву. Доверчиво прижимается всем телом, заставляя его немедленно ответить. Льнет, как тонкий стебелек к могучему дереву. Охотно позволяет себя обхватить и притянуть вплотную. А потом снова тихо шепчет - так, чтобы он услышал, но чтобы не подумал остановиться:
- Это ты меня прости, родной. Кажется, с нами обоими происходит что-то странное. Но даже если и так, то не надо за меня бояться или думать, что я когда-нибудь оставлю тебя по своей воле. Это невозможно, понимаешь? Я люблю тебя. Я принадлежу тебе: и телом, и душой. Навсегда. Я поклялась. А Гончие... ты же знаешь... никогда не нарушают своего слова.
Он только прижимает ее крепче, облегченно сознавая, что едва не совершил самую нелепую ошибку в своей жизни, но потом забывает обо всем и, не удержавшись, все-таки отпускает на волю рвущийся с цепей Огонь...
Неожиданно наступившее утро застало его в собственной комнате - вольготно разметавшегося по смятой постели, растрепанного, взъерошенного, но с почти забытой улыбкой на умиротворенном лице.
