Александра Лисина - Возрождение
Он смотрит на нее, не в силах сдержать набегающие слезы. Стоит неподвижно, будто за загородкой из прозрачного изумруда, и неотрывно смотрит на некогда живое тело, навсегда погасшие глаза, изящную длинную шею, покрытую прочной драконьей чешуей, гибкий хвост, все еще не закончивший опасную в своей силе дугу... Она не сомневалась, когда закрывала собой тех, кто, как посчитали братья, был этого недостоин. Увидела в них что-то, чего не смогли уловить остальные. Поверила им. Приняла. Но как сама, к ужасу своих детей, спастись уже не смогла.
Он не знает, сколько времени провел вот так, вмороженный в зеленый лед вечности. Не знает, сколько прошло веков, сколько пролетело тысячелетий. Он просто стоит рядом с ней невидимой тенью и терпеливо ждет. Ждет того странного мига, когда станут возможными чудеса, когда вновь оживет погасшая надежда и когда в душе зародится странное чувство, что это - еще не конец. Что частичку прошлого... хотя бы малую и почти ничтожную... все же можно вернуть. Можно хоть что-то исправить и изменить.
Он просто ждет. Терпеливо ждет своего часа, когда откроются Мировые Врата и когда из бесконечного далека послышится знакомый голос, тихо зовущий его по имени...
Он не знает, в какой момент неожиданно что-то меняет вокруг. Не видит, как и откуда вдруг рядом с ним возникает еще одна тень - совсем маленькая, хрупкая, в нелепой кожаной одежде и со взлохмаченными волосами цвета спелого каштана. Ее очертания зыбки, они ломаются на гранях его изумрудной тюрьмы, зато лицо он почему-то видит хорошо - удивительно красивое, гармоничное, с чуть приподнятыми скулами и мягкими полуоткрытыми губами, которые сейчас сурово поджаты и будто выточены из камня.
Она не шевелится и не замечает его - неотрывно смотрит тоже, словно сравнивая себя и гигантскую, нависающую над ней Драконицу, крылья которой заслоняют половину небу. Она не пугается. Нет. Напротив, сосредоточенно хмурится, словно пытается о чем-то вспомнить. Странно шевелит губами, хотя с них не слетает ни единого звука. И, заложив большие пальцы за широкий пояс, потихоньку раскачивается на носках. То ли сама по себе, то ли слушая слышимую лишь ей мелодию.
Узнавание приходит внезапно.
Он вдруг замирает в неожиданном прозрении, а весь остальной мир так же неожиданно разлетается на тысячи изумрудных осколков. В его глазах все плывет, мутнеет и плавится, постепенно сливаясь с очертаниями какой-то комнаты, ласково шелестящей зеленой листвой живых стен. Потом снова куда-то уплывает, утягивая в небытие мятущееся в сомнениях сознание. Однако проснувшаяся память больше не может молчать. Она кричит, стучится в ошеломленный этим открытием разум. Заставляет его встряхнуться, сбросить с себя сонную одурь. Истошно вопит в самые уши, требуя внимания. Наконец, с размаху ударяет его по лицу и...
- Бел... - всплывает откуда-то с самого дна нужное имя. - Бел... БЕЛ!
Все остальное мгновенно теряет свое значение: погибший остров, разрушенные скалы, выжженная дотла земля, неподвижно замершая статуя... будто пелена вдруг упала с глаз. Будто бы он очнулся от долгого забвения. Разом осознал себя, вспомнил, забился в невесть откуда взявшихся путах и ринулся вперед. Туда, где в сумасшедшем галопе забилось его второе сердце, где вновь проснулся неистовый ветер. Где смутно белеет ее неповторимое лицо и где все так же, как и наяву, горят ее удивительные, чудесные, безумно притягательные глаза.
Но она не слышит: так и стоит за зеленой стеной, пристально разглядывая громадную Драконицу. За ее спиной приглушенно стучат чьи-то тяжелые копыта, затем мелькает еще одна тень - белая, еще более размытая, но, кажется, крылатая. Потом она исчезает, снова оставляя маленькую женщину наедине с камнем.
А он неистово бьется в плотно охвативших его путах, стараясь докричаться, предупредить, напомнить, наконец... и никак не может.
Он в ярости ударяет по проклятой перегородке.
Торк! Да что это за дрянь?! Откуда взялась?! Почему не пускает?!!
Он бьет снова, вкладывая в удар все свои силы, однако именно сегодня почему-то их не хватает даже на то, чтобы оставить на изумруде хотя бы крохотную царапинку. Ни просвета в проклятой стене не появилось, ни щелочки. Все вокруг прочно закрыто этой зеленоватой полупрозрачной гадостью. Она как пленка... как неподатливая паутина окутывает его со всех сторон. Как стеклянный колпак, которым Подгорные так любят накрывать на ночь свои драгоценные тапочки. Да только не стекло это, не ткань и не рыбацкая сеть - не поддается, зараза, никак. А еще, будто в отместку, внезапно сжимается вокруг него, заставляя бессильно выть в этом плену, как зверя в тесной клетке. Вынуждая пятиться, таиться во тьме и падать, падать, падать... куда-то очень глубоко, где не видно дна.
- БЕЛ! - он в последнем усилии все же вырывается и на мгновение приникает к зеленой стене, бешено царапая ее ногтями. Жадно смотрит на задумчиво раскачивающуюся фигурку и едва не кричит от радости, когда она, наконец, поворачивает голову и с недоверием всматривается в белеющее за перегородкой, жутковато знакомое, но сильно искаженное лицо.
- Бел! Бел! Вернись ко мне... пожалуйста, не уходи, Бел!
Она почему-то хмурится, но все-таки подходит на шаг ближе.
- Бел! - с невыразимым облегчением выдыхает он, чувствуя, как одновременно с этим чужие пути немного ослабевают. - Бел, я виноват! Я знаю! Но я не хотел тебя задеть! Слышишь, не хотел! Я люблю тебя, Бел! Больше жизни, сильнее свободы... люблю, Бел... пожалуйста, возвращайся... мне без тебя тяжело...
Он измученно прижимается вспотевшим лбом к прохладному стеклу, с безумной надеждой следя за тем, как она медленно подходит ближе. Как откладывает куда-то в сторону свои драгоценные клинки. Как снова хмурится, пристально рассматривая его лицо и будто бы даже не узнавая. Как странно прищуриваются ее позеленевшие глаза, в которых начинает проступать нешуточное раздражение. А затем... когда его сердце едва не выпрыгивает из груди... она останавливается напротив и с неодобрением качает головой.
- Ну и что ты на этот раз с собой сотворил?
- Бел... - упрямо шепчут в ответ его онемевшие губы. - Вернись, Бел.
- Зачем?
- Ты нужна мне...
- Не сейчас, пожалуй. И ты был прав: я вам мешаю.
- Это не так! - тихо стонет его уставшее от сомнений сердце. - Я был зол... я сказал глупость!
- Тем не менее, ты все равно прав, - пожимает она плечами и собирается отвернуться. И видя это, что-то в нем взрывается дикой болью. Из горла сам собой вырывается тихий рык, пальцы сжимаются в кулаки, больно раня кожу неожиданно удлинившимися ногтями, лицо искажается настоящей мукой, а из широко раздувающихся ноздрей вдруг выстреливает яркое алое пламя.
