Тэд Уильямс - Трон из костей дракона
Уже первые четыре этажа Башни Зеленого ангела выглядели иначе, чем любое из сотен других помещений замка. Прежние хозяева Хейхолта закрыли ее стройное основание гранитной кладкой и зубчатыми стенами, то ли из понятного стремления к большей безопасности, то ли потому, что чужеродность башни вызывала чувство неосознанного протеста, — никто не может знать. Укрепления поднимались не выше уровня окружающего двора, и обнаженная башня взмывала вверх, прекрасное, стройное создание, вылетевшее из своего безобразного тусклого кокона. Странные, непривычной формы балконы и окна были прорезаны прямо в глянцевой поверхности камня, как узоры на безделушках из китового уса, которые Саймон не раз видел на рынке. На шпиле башни мерцало зелено-золотое медное сияние — ангел, благодаря которому она получила свое имя. Одна рука ангела была вытянута как бы в прощальном жесте, другою он прикрывал глаза, глядя на восток.
В огромной, шумной канцелярии сегодня царила необычная даже для этого места суета. Одетые в рясы питомцы отца Хелфсена носились взад и вперед или дрожали в жарких спорах на холодных засыпанных снегом двориках. Некоторые из них, с обезумевшими лицами сжимая в руках свернутые бумаги, порывались отправить Саймона с важным поручением в зал архивов, но он сбежал, отговорившись не менее важным приказом доктора Моргенса.
У входа в тронный зал он задержался, сделав вид, что восхищается огромными мозаиками, и выжидая, пока последний канцелярский священник пройдет мимо него к церкви. Когда эта долгожданная минута наступила, он приоткрыл дверь и проскользнул в тронный зал. Петли тяжелой двери скрипнули и затихли. Эхо шагов Саймона возмутило ледяное спокойствие зала раз, еще раз и наконец угасло.
Сколько бы раз он ни пробирался через эту комнату — несколько лет он был единственным обитателем замка, осмеливающимся входить в нее, — она всегда внушала ему благоговейный страх.
Только в прошлом месяце, после того, как король Джон неожиданно поднялся с постели, Рейчел и ее команде разрешили наконец переступить через запретный порог; они напрягли все силы в двухнедельной схватке с копившимися годами песком и пылью, битым стеклом и птичьими гнездами, с паутиной, сплетенной пауками, которые давным-давно отправились к своим восьминогим предкам. Стены были вымыты, каменные плиты пола — выметены, некоторые — но не все — знамена очищены от векового слоя пыли, однако несмотря на это безжалостное неумолимое нашествие порядка, тронный зал оставался невыносимо древним и застывшим. Время здесь приближалось к мерной поступи вечности.
На возвышении в дальнем конце огромной комнаты, в потоке света, лившегося из фигурного окна в сводчатом потолке, стоял трон из костей дракона, как странный алтарь среди сверкающих танцующих пылинок — холодный, безжизненный, окруженный статуями шести королей Хейхолта.
Кости кресла — каждая толще ноги Саймона — тускло блестели, подобно отшлифованному камню. За некоторыми исключениями они были вырезаны и составлены таким образом, что узнать, в какой именно части скелета гигантского огненного червя они некогда находились, было почти невозможно. Только спинка трона, укрывшаяся за королевскими бархатными подушками, — веер из дугообразных желтых ребер — поддавалась немедленному узнаванию, это да еще череп. Череп дракона Шуракаи, водруженный на спинку огромного сидения, выступал вперед настолько, что мог бы служить навесом, если бы нечто большее, чем тонкий луч солнечного света когда-либо проникал в тронный зал. Глазницы его напоминали разбитые черные окна, страшные зубы казались искривленными саблями. Череп дракона цвета старого пергамента был испещрен мельчайшими трещинками, но было что-то живое в нем — ужасающе, ослепительно живое.
Какое-то удивительное, священное чувство, находившееся за пределами понимания Саймона, охватывало его в этой комнате.
Трон из тяжелых пожелтевших костей, массивные каменные фигуры, охраняющие пустое кресло в покинутой комнате, — все, казалось, было наполнено несказанной силой. Все, находившиеся в комнате — судомой, статуи и чудовищный безглазый череп, — казалось, затаили дыхание.
Эти украденные мгновения приносили Саймону ощущение почти исступленного восторга. Ему казалось, что малахитовые короли только и ждали с черным надменным спокойствием, чтобы мальчик коснулся богохульственной рукой простого смертного сиденья Из драконьих костей, ждали… ждали… и если это случится, они оживут с ужасающим грохотом и треском! Он вздрогнул и легко шагнул вперед, всматриваясь в темные лица. Их имена были для него чем-то знакомым и родным, связанные вместе простыми строчками детского стишка, которому Рейчел — Рейчел? может ли это быть? — научила мальчика, когда он был еще смеющимся несмышленышем четырех лет от роду.
Если его детство кажется ему таким далеким, подумал он вдруг, что должен чувствовать Престер Джон, проживший так много десятилетий? Встают ли перед ним призраки прошлого безжалостно ясно, как помнит Саймон все нанесенные ему обиды и оскорбления, или мягко и бестелесно, как предания минувших дней? Или все это уходит навсегда — твое детство, твои злейшие враги, твои друзья?
Как же это было в старой песенке? Шесть королей…
В Хейхолте правили шесть королей,
Шесть было господ на древней земле,
Шесть мрачных могил на высокой скале
До Судного дня неподвижны во мгле.
Вот они!
Фингил был первый — Кровавый король
С жестокостью Севера сел на престол.
Хьелдин, наследник. Безумный король,
На пиках заклятых он гибель нашел.
Икфердиг, третий. Сожженный король.
Он встретил Дракона во тьме ночной.
Все трое мертвы, посмотреть изволь,
Север уж больше не правит страной.
Итак, слева от трона стояли три риммергардских короля. Был ли Фингил тем, о ком рассказывал Моргенс, предводителем разрушительной армии? Тем, кто перебил ситхи? Значит, по правую руку от пожелтевших костей должны быть остальные…
Сулис, король-цапля, изменником был,
Бежал из Наббана и здесь опочил.
Король Эрнистира, Тестейн Святой
Пришел, но уже не вернулся домой.
Эльстан-рыбачий последним был,
Дракона спавшего он разбудил.
Ха! Саймон смотрел на грустное усталое лицо и улыбался. Моя память лучше, чем многие думают, лучше, чем у большинства простаков! Конечно, теперь в Хейхолте правит уже седьмой король — старый Престер Джон. Интересно, вставит ли его кто-нибудь в песенку?
