Тени заезжего балагана - Кочерова Дарья

Губы мальчика задрожали: похоже, он изо всех сил сдерживался, чтобы не расплакаться и ещё больше не разгневать повара.

В зале за стеной воцарилась тишина. Ямада услышал торопливые шаги госпожи Абэ, и вскоре она показалась на пороге.

Стоило ей увидеть разгром, учинённый на кухне, как её седые и тонкие брови взлетели так высоко, что скрылись под пёстрой косынкой. Но старушка не стала тратить время на охи и вздохи, а принялась раздавать указания:

– Сатору, не стой столбом и прибери тут всё. И ты, Фукуто, – кивнула она повару, – тоже возвращайся к работе, пока мы всех посетителей не растеряли.

– Я бы и рад, но сначала надо заменить угли, – проворчал повар.

– Так иди в дровяник, нечего попусту языком молоть, – поторопила его старушка.

Сатору выскочил их кухни первым, прихватив с собой стоявшее в углу ведро. За ним последовал и повар, который всё ещё что-то тихо ворчал себе под нос. Госпожа Абэ же снова вернулась в зал и принялась успокаивать тревожно гудевших посетителей.

В воцарившейся суматохе, похоже, все они совершенно забыли про Ямаду, что ему было только на руку. Убедившись, что ни повар, ни Сатору пока не собираются возвращаться, Ямада склонился над почти потухшим очагом и провёл над ним широко раскрытой ладонью.

Не все угли оказались залиты чаем – в нескольких из них ещё теплился огонь. Ямада ощутил, с какой жадной радостью огонь отозвался на его призыв, лаская ладонь теплом. В обители всех послушников учили вслушиваться в стихии и черпать от них силу. Как правило, в самом начале обучения колдун избирал одну стихию, с которой ему удавалось установить самый крепкий контакт.

Для Ямады такой стихией стал огонь. Он считался одной из самых капризных и непокорных стихий, но с годами Ямада научился взаимодействовать с огнём и держать его силу в узде.

«Вспыхни!» – мысленно приказал огню Ямада. По его жилам словно пустили раскалённое в горниле кузнеца пламя, а виски тут же пронзила боль, словно кто-то воткнул ему в голову две ледяные иглы.

Горо поморщился. Колдовство было делом непростым даже для того, кто учился этому много лет, а расплачиваться за творимые чудеса колдуну приходилось собственным здоровьем. Головная боль была лишь малой частью уготованных колдуну страданий – чтобы не нарушать гармонию мира, за сотворение магии требовалось отдать что-то равноценное.

Огонь принял добровольную жертву Ямады, и в тот же миг лёгкое и яркое пламя затанцевало на подмокших углях.

Лишь в тот момент, когда его отпустила резко нахлынувшая слабость, Ямада почувствовал, что за его спиной кто-то стоял. Он обернулся и встретился взглядом с госпожой Абэ. Ямада так и не понял, что выражал взгляд, которым старушка внимательно смерила его. Но страха и отвращения в нём точно не было, чему Горо втайне порадовался.

Но радость его не продлилась долго. Он снова воспользовался своей силой при посторонних, а это означало только одно – ему ещё до заката стоит покинуть Ганрю, пока по его следам не пустили тайную полицию.

Ямада не понаслышке знал, как боялись колдовства простые люди: некоторые из них хорошо помнили, как четверть века назад горела столица, объятая колдовским пламенем. На лице той женщины, которую он вытащил из горящей аптекарской лавки в Хикоси, и даже того уличного заклинателя огня, который по неосторожности чуть не устроил пожар на торговых рядах в Цуяме, отражался такой суеверный ужас, словно не человек был перед ними, а самый настоящий демон. Огонь и впрямь не причинял ему вреда, но страх и злоба людей, которым Ямада от всего сердца старался помочь, даже не боясь того, что сила выдаст его с головой, и что ему снова придётся бросить только-только налаженную в новом городе жизнь и снова пуститься в бега, ранили его гораздо больнее меча и пули.

После восстания клана Мейга колдуны были объявлены вне закона. Им запрещено было использовать магию – только священнослужители, которым иногда для совершения обрядов требовалось колдовать, оставались единственным исключением из этого запрета. С древних времён колдовство было окружено ореолом почтительности и уважения, но со времён смуты многое изменилось навсегда. Страх вытеснил из памяти людей всё то добро, что они когда-то видели от колдунов.

Ямада ожидал, что страх отразится и на лице госпожи Абэ, но старушка была спокойна, словно ей уже не впервой доводилось видеть настоящее колдовство. Она подошла к очагу и с интересом посмотрела на зажжённый Ямадой огонь.

– Красивая у тебя сила, сынок, – произнесла она. – Признаться, ты нам очень помог.

Ямада застыл на месте, не в силах поверить в услышанное. Неужели госпожа Абэ и впрямь поблагодарила его, а не осыпала бранью, не назвала проклятым колдовским отродьем и не бросилась бежать и звать на помощь?

Как бы то ни было, дальше испытывать судьбу Ямада не намеревался. И потому он метнулся к стене, где всё так же стоял оставленный им посох, и собирался было выскочить из кухни, мимо старушки, но та снова успела ухватить его за рукав.

– Не спеши уходить, сынок, – тон её был всё такой же ласковый, как и прежде – лишь глаза её внимательно смотрели на Ямаду из-под тонких старческих век. – Пойдём-ка, потолкуем маленько.

Старушка вывела его с кухни и повела за собой вглубь коридора. Он вывел их прямо на небольшой внутренний дворик позади харчевни. В эту пору народу там было немного: в самом центре двора стоял колодец, откуда набирал воду Сатору. Тут же, неподалёку, какая-то молодая женщина стирала бельё, то и дело утирая лоб предплечьем. Женщина постарше, которая развешивала бельё, то и дело что-то сердито говорила ей, и личико её молодой собеседницы то и дело кривилось от досады. Толстого повара нигде видно не было.

Старушка медленно повела Ямаду прочь со двора, держа его под локоть, как своего дорогого и любимого внука. Женщины у колодца провожали их удивлёнными взглядами, а Сатору на прощание помахал Ямаде рукой. Тот не удержался и махнул ему в ответ.

– Что ж ты сразу не сказал, что ты колдун? – вопрос огорошил Ямаду настолько, что он мог лишь глупо моргать, уставившись на старушку.

– Так, э-э, об этом не принято кричать на каждом углу, – наконец ответил он, озадаченно почесав бритую макушку. С того дня, как его изгнали из обители, прошло уже три года, но Ямада по привычке продолжал коротко стричь волосы.

– Меня ты можешь не бояться, я тебя не выдам, – старушка ободряюще похлопала Ямаду по локтю – дальше она попросту не дотянулась бы. – Фукуто и Сатору наверняка догадаются, почему в очаге так быстро разгорелся огонь, но они тоже будут молчать, это я тебе обещаю, сынок.

Ямада не ожидал такого участия в своей судьбе, и потому окончательно растерялся.

– Вижу я, что парень ты хороший, так что я подскажу тебе, где ты сможешь найти себе работу, – как ни в чём ни бывало продолжала старушка. Они уже вышли за ворота и теперь стояли в небольшом тупиковом проулке, который вёл на главную улицу портового квартала.

– Отправляйся в усадьбу Хаяси – прямо сейчас и иди, не откладывай! Скажи, что это я порекомендовала тебя, и что ты готов взяться за любое дело, которое для тебя найдётся.

Ямада смотрел на старушку во все глаза, не в силах поверить в свою удачу. Похоже, до Великого Дракона и впрямь дошли его молитвы.

– Спасибо, – поклонился он старушке. – Вы мне очень помогли.

– Благодарить меня потом будешь, как получишь работу, – в глазах старушки заплясали хитрые огоньки. Ямада растерялся ещё сильнее: за словами госпожи Абэ явно скрывалось что-то ещё, но он пока не мог сообразить, что именно.

Ямада всё ещё не очень хорошо знал Ганрю и боялся напрасно потерять время в поисках усадьбы, про которую ему сказала старушка. Но разузнать у госпожи Абэ, как ему добраться до усадьбы, Горо так и не успел: из ворот, откуда они только что вышли, выглянула женщина, развешивавшая бельё.

– Бабушка Абэ, ну где вы там? Вас уже все обыскались!

– Иду-иду!

Старушка засуетилась и, торопливо распрощавшись с Ямадой, скрылась за воротами. Только теперь, оставшись в одиночестве, Ямада сумел выдохнуть. Но радоваться пока было рано: неизвестно ещё, кому принадлежала усадьба Хаяси. Вдруг госпожа Абэ направила его прямиком в лапы тайной полиции? Ямаде не хотелось даже думать о том, что старушка его обманула и что её благодарность ему была неискренней. Но жизнь в миру, среди людей, одержимых жаждой собственной наживы, научила Ямаду быть гораздо осмотрительнее и меньше доверять людям.