Иван Тропов - Шаг во тьму. Дилогия
Я пошевелил носком ботинка змейки шлангов. На них тоже были насажены иглы, как и на том обрывке от капельницы. Но зачем‑то с обоих концов. И где они были в капельнице, эти короткие шланги? Мне казалось, там всего‑то один и был — от капельницы к руке, и довольно длинный…
К черту! Какая теперь разница? Какая теперь, к дьяволу, разница?!
Я развернулся и пошел вон.
Рука заболела, едва я выехал из Смоленска.
У ближайшей стоянки остановился, заглянул в забегаловку и купил пару упаковок аспирина. Швырнул в стакан пару таблеток. Кусая от боли губы, едва дождался, пока таблетки растворятся, и залпом выпил…
В машину я залез, но не трогался.
Подействует? Или лучше сразу чего‑то посильнее?
Но мне нужна чистая голова. Мне нужна чистая голова, будь оно все проклято. И значит, она должна быть чистой. И если не подействует — что ж, значит, не подействует…
Но что‑то менялось. Голова словно раздувалась, а уши заложило ватой. Вот только иглы в руке набирали резвости и азарта, впивались все сильнее…
Нет, это не остановит приступ. Разве что подернуло его тонкой вуалькой, чуть смягчая укусы игл. Будто и в руке такая же вата, как в ушах.
Пластиковый стаканчик и бутылку минералки я прихватил с собой. В машине развел еще две таблетки. Выпил. Подождал.
Танец игл в руке набирал силу, но без привычной злобы. Через вату. Через толстый рукав кожаного плаща. Будто и вовсе не в моей руке. Так, уведомление, что где‑то во вселенной есть рука, в которой танцуют иглы…
Хорошо.
Голова, правда, тоже как из ваты, но соображать я еще могу. Желудок…
К черту желудок.
Вот только что делать, если приступ повторится? Если повторится сегодня же? Они же становятся все сильнее и все чаще, будь оно все проклято… Забивать их аспирином? Не получится. Я сдохну от таких лошадиных доз. А если меньше, то буду лезть на стенку от боли…
Но ведь это будет не сразу? Позже…
Где‑нибудь вечером? Поздно вечером…
Надеюсь.
Очень надеюсь, что не раньше. Тогда промежутка между приступами хватит на встречу. На осмотр городка и того, что они там нашли. Мне ведь только там нужна чистая голова и внимательные глаза. А потом, ночью… Переживу как‑нибудь. Ничего.
Ничего! За три дня не подохну, не успеет меня эта дрянь дожрать. А потом…
Я ощерился. А потом уж что будет. Главное — у меня есть эти три дня. И я успею сделать то главное, что надо сделать.
Должен сделать!
А потом…
Это будет потом. Когда уже неважно. Судьба такая, выходит… Поломатая.
Я прождал его до темноты. Недалеко от трассы, где и договаривались.
Виктор, мрачный и молчаливый — единственное, что он сказал за всю дорогу: «Нет! Может, Катька…» — дальше повез меня на своей. «Козленка» заставил бросить, чтобы не светился.
Сам он был на другой машине.
Кабачок тоже был другой. Ближе к Москве. Недалеко от паучьего поселка. Совсем рядом с тем городком, где они искали водопой.
«Золотая рыбка» в огненных сетях. Вход и весь первый этаж от улицы отделяла стена красных светляков — полог из едва различимых в темноте проводков, усеянных светящимися диодами. Да и вообще здесь было светлее. Не самый край города, и прямо напротив входа — яркий уличный фонарь.
Внутри пахло ухой, жареным луком и выпечкой. Боже, как здесь пахло выпечкой!
На блюдах румянились крошечные пирожки четырех разных видов. И с мясом, и с грибами, и морковные, и яблочные. Курился пар над чашками с янтарным, крепким чаем…
Лица Кати и Виктора висели над этим великолепием бледными, траурными блюдцами.
Охотнички…
— Совсем ничего?
Катя покачала головой. Виктор ощерился:
— Ты не понимаешь, Храмовник! Там хрен найдешь…
— Что?
— Да в том‑то и дело, что хрен его знает, что искать! — Виктор обеими ладонями ткнул стол в бок, как подрезанный водитель шлепает по рулю. Вздрогнула столешница, заиграл чай, дробя свет в ряби.
— На карте только галочка, — сказала Катя. — Отмечен сам город — и все.
— Город… — процедил Виктор. — Одно название! Ни одного нормального, современного дома нет, чтобы с кучей молодых семей… Все допотопная мелочь какая‑то, развалюхи…
Я закрыл глаза. Попытался сосредоточиться, выдавить аспириновую вату из головы.
— Так что же вы искали тогда?
— Что угодно, — пожала плечами Катя. — Что глаз зацепит. Наудачу.
— Эта сучка с претензиями, — сказал Виктор, прищурившись. — Домик в глуши ее не соблазнил, подошел только поселочек нуворишей… Тут должно быть то же. Выцапывать мальчишек по одному из старых развалюх или панельных коробок — это не для нее. Я думал, там должен быть новый микрорайон — где‑нибудь на краю городка, с хорошими домами, с соответствующей публикой. Чтобы холеные, откормленные детишки, и по трущобам таскаться не надо. По высшему разряду, короче… Только там даже одного такого дома нет, на весь городишко! — Он снова врезал в ребро столешницы, и на этот раз чай расплескался на блюдца.
— Должно? — вернул я его в колею.
Виктор вновь ощерился:
— Расчет был такой… Только ни хрена! — Он сжал кулаки, с видимым усилием сдержался, чтобы не долбануть стол в третий раз. Схватил пирожок и оторвал его кончик зубами так, будто сворачивал кому‑то голову.
Аромат пирожков, только что такой будоражащий, теперь казался мне далеким и пустым. Рука ныла даже сквозь аспириновую ватность. Вот тебе и три дня… Минус один. И один остается. Всего один день.
А потом новолуние и вынужденные четыре недели перерыва. До следующей предноволунной ночи, до следующего шанса. Четыре недели, которые я уже не переживу.
— Вы весь город осмотрели?
— «Город»… — с отвращением процедил Виктор.
— Пополам, — сказала Катя. — Одну половину он, другую я.
— Завтра наоборот, — сказал Виктор. — Она мою, я ее… Вдруг что‑то упустили…
— Я поеду с вами.
— Да сиди ты уж! Инвалид… Ногу заращивай! Как‑нибудь и без тебя…
— Я. Еду! С вами!
Виктор прищурился:
— Ты куда‑то спешить, Крамер? В гости к смерти? И нас с собой приглашаешь?.. Они же тебя видели, дурак! Если мы на них случайно наткнемся, что тогда? Они же тебя узнают! Возьмут и тебя и нас!
— Но он может… — начала Катя.
— Не может, — отрезал Виктор. — Ты лучше ешь и в разговоры особенно не вникай. Кое‑кому сегодня еще кое‑что надо сделать. И желательно на не совсем отупевшую голову. Нет?
— А что, если мы Влада тоже свозим к той…
Виктор положил руку на ее пальцы.
Вдруг стало тихо‑тихо.
— Той?
