Елена Костромина - Трафарет вечности
— Да, это он… наш Феденька.
— Я его себе представляла гораздо старше…
В палате, в этот момент, старший ведьмак передавал силу молодому. Федор держал руки на лбу Михаила и на затылке Кузьмы. От напряжения, по подбородку у Кузи, текла струйка крови из прокушенной губы. Дед крепко держал его за руки. Затем он кивнул. Федор разорвал контакт.
— Миша, ты насчет этой истории не волнуйся, я все улажу. Я за дверью подожду, — сказал врач и вышел из палаты.
Кузя и Михаил молчали, пока дверь за Беляевым не закрылась. Затем дед сказал:
— Ты должен дочитать… все книги… Помнишь, как их найти?
— Помню, дед. Не умирай! Не отдавай мне силу!
— Это не та сила, что поддерживает жизнь. Это — сила ведьмака. Дар чуять нечисть. Слушайся Федора. Он… Не важно. Тебе он вреда не причинит никогда. Запомни это. В твоей жизни будут ситуации, когда ты будешь думать по-другому. А теперь позови Наташу.
— Дедушка, не оставляй нас! — взмолился Кузьма.
— Мы встретимся. Но с тобой — очень не скоро. Ты проживешь очень долго. И тебе… придется разделить свою силу… на три части. Позови бабушку.
Сегодняшний день.
На девятое мая погода выдалась сносная, и тучи были разогнаны. Солнце залило Петербург ослепительным светом, и весь город вышел полюбоваться на это зрелище. Федор и Ирина сидели в только что установленном ресторанчике Летнего Сада. Федор, придя с дежурства, заказал себе серьезной еды и ел за двоих. Ирина пила кофе и ела пирожные.
Сзади них, в парке, сидела пожилая супружеская пара, оба в орденах. Они говорили между собой, обсуждая Федора и Ирину, не зная, что Федор слышал каждое слово…
— А ведь оба шпионы! — сказал мужчина.
Федор насторожился. "Подстроил" Ирине слух. Она диилась, но ничго не спросила, ожидая чего-нибудь интересного.
Жена согласно кивнула:
— Вы совершенно правы, Михаил Владимирович! И одеты по-нашему и говорят по-русски. Точно шпионы.
От такого сложного вывода у Федора глаза полезли из орбит. Ирина, хотевшая понять, почему они сделали такое заключение, сделала Федору знак не показывать вида.
— Да, да… Дамочка пирожные вилочкой кушает, кофей пьет, блюдечко в руках держит.
— А кавалер? Котлету ножом придерживает, кусочек вилочкой отодвигает. На англичан похожи.
— Нет. Французы или итальянцы. По-нашему говорят лучше нас с тобой, Мария Александровна.
В этот момент пришел Кузьма. Все трое поздоровались, начали болтать о празднике и погоде.
Старики были довольны открывшимся зрелищем.
— Ну что я говорил? По-русски говорят, позавидуешь!
Кузя сел за стол, Федор уголком рта сказал:
— Закажи спагетти.
Кузя пожал плечами:
— Хорошо! — и стал изучать меню.
Когда официант подошел, Кузьма, осторожно скосил глаз на Федора, ожидая подвоха, но сказал официанту:
— Мне пасту с морепродуктами и белый мускат.
Официант кивнул и исчез, будто в воздухе испарился. Беседа друзей продолжилась, и Федор на время позабыл о разведчиках, сидящих за его спиной. Но вот принесли спагетти, Кузьма принялся наматывать макароны на вилку, и тут Федор услышал, как восхищаются старики:
— Итальянец! Точно! Как ест спагетти…
— Но тот, — Мария Александровна кивнула головой в сторону Федора, — француз. Манеры… Comme il faut…
— А вот и нет, Мария Александровна. Кольцо-то у него архиепископа Толедского, или я на старости лет ослеп?
— О! Михаил Владимирович… Как всегда Вы правы. Испанский гранд, Альба.
Федор изо всех сил сделал вид, что не понял этих слов. Ирина, что бы прекратить это представление, сняла плащ, делая вид, что что-то ищет в карманах. Она была одета в прокурорскую форму.
Мария Александровна ахнула:
— В таком ранге! Куда контрразведка-то смотрит!
Михаил Владимирович согласился с женой:
— Все продали, ничего не осталось!
Старики с достоинством поднялись со скамейки и ушли. Троица, из уважения к сединам разведчиков, старалась не засмеяться. Получилось это из последних сил.
Федор вздохнул:
— А раньше наличие хороших манер не было столь выдающимся явлением… Ну шпионы, так шпионы…
Закончив трапезу, они поднялись из-за стола.
— Пойдешь с нами, Федя? — спросила Ирина.
— Я бабушку собирался навестить, — отозвался Федор.
— Я через два часа буду у тебя, — эхом отозвался Кузя.
Это была уже традиция. Федор кивнул, соглашаясь. Избавиться от Кузьмы в этот день не представлялось возможным.
На Пискаревском кладбище лежали люди, коих Федор почитал своей единственной родней, не считая, конечно Кузьмы. Один раз в год он посещал их могилы. Чаще — просто не мог, сил, вновь пережить горе такой потери, не доставало.
И вот он направлялся на кладбище. Ему мерещились взрывы, валящиеся с ног прямо на улице, умирающие люди. И собственное бессилие. Тогда он понял, что не властен он над "такой" войной. Единственное, что он смог, это напугать Ворошилова, когда, окончательно выведенный из себя таким ведением войны, явился к нему в Ставку. Только искры летели. Федор долго тряс его и, пригрозив расправой, гордо удалился. Исправить мозги командующего с его безумным хозяином не удалось. Слишком сильными были те, кому два негодяя служили. Хотя, Ворошилов убрался из города, напуганный Федором.
Придя на кладбище, он увидел картину, которая потрясла его до глубины души. Молоденькая экскурсовод, приведя в "музей" очередную толпу, объясняла экскурсантам, что здесь лежат "петербуржцы". Также рассказывала о других подвигах города героя Петербурга и горожан. Вскользь упомянула, что для того, чтобы выжить, люди даже занимались каннибализмом. Этого Федор уже не мог стерпеть.
Разгневанный доктор на польском, немецком и английском языках объяснил экскурсантам, что город — герой ЛЕНИНГРАД. И на мемориальном Пискаревском кладбище лежат ленинградцы. И не праздношатающимся, не ведавшим ужасов блокады, судить людей осажденного города. Собравшиеся вокруг Федора несколько экскурсионных групп подумали, что он гид и очень внимательно слушали, даже записывали на магнитофоны, диктофоны. Кто-то даже снимал на видео.
Среди толпы экскурсантов был и один очень известный британский журналист. Он тщательно записывал в блокнот речь Федора, так как всегда живо интересовался этой темой, а слова Федора подготовленному слушателю открывали многое. Заметил журналист и две или три оговорки, а, услышав их, понял, что описываемые события для рассказчика не история, а собственные, выстраданные воспоминания.
Каково же было его изумление, когда, вернувшись в гостиницу, и открыв блокнот, чтобы перебелить написанное скорописью, он увидел на листках своего блокнота только нарисованные силуэты диковинных птиц. Намек он понял и, хоть и запомнил все сказанное Беляевым, и даже очень осторожно использовал кое-какие намеки Федора в своих работах, никогда не написал об этом случае на кладбище ни одной строки.
