Юлий Буркин - Исковерканный мир
– Может быть, и «Джоконду» он написал?
Перуцци сидел в карете и, приоткрыв дверцу, вслушивался в вопли женщин и детский плач. Всадники Ордена Дракона, спешившись, обыскивали рыбацкий поселок, грубо выволакивая жителей из хижин.
В одном из жилищ служители Ордена нашли три сутаны. Выведя из хижины хозяина, его дочь и подростка-сына, они, угрожая расправой, потребовали сказать, куда направились беглецы.
Рыбак испуганно указал направление. Но поселок это не спасло. Один из «монахов» подпалил хижину факелом. Огонь легко перебросился на соседние постройки и охватил поселок. Перуцци закрыл дверцу кареты, и она тронулась, а остальные служители Ордена поскакали в указанном направлении верхом.
Фабио шел впереди, Уолтер, Элизабет и Дмитрий - поодаль, в толпе, движущейся к городским воротам. Протиснувшись к стражнику, Ладжози что-то быстро сказал ему, затем, отдав пару монет, позвал остальных взмахом руки. Стражники, пропуская их, чему-то довольно ухмылялись, явно отдавая свои симпатии Элизабет и усиленно подмигивая ей.
– Что бы мы делали без него! - восхищенно воскликнула Элизабет. - Он умеет представить женщину в наилучшем свете! В шестнадцатом веке мужчины еще оставались мужчинами!..
– Мерзавец сказал, - сердито сообщил Уолтер, - что ведет новую наложницу для герцога, а мы - сопровождающие евнухи.
– Негодяй! - взвизгнула Элизабет и поспешила вперед, чтобы обрушиться на Фабио. Но тут, оглянувшись, она увидела в толпе позади лиловые фески. - Быстрее, тут люди из подземелья!
Все ускорили шаг и сумели в сутолоке оторваться от преследователей, которые так и не заметили их. Элизабет сменила гнев на милость:
– Как ни досадны мне те гадости, которые наговорил про меня синьор Ладжози, если бы не его находчивость, мы бы давно уже были в лапах Ордена!
Вечерело. Поднялся ветер и заморосил дождь. Четверка беглецов плелась по грязной улице среди трущоб и остановилась возле входа в ночлежку.
– Фабио! - воскликнула Элизабет, закрыв нос платком и морщась от зловония. - Вы обещали, что я смогу принять ванну и что мы будем спать на чистых простынях.
– Но тогда, о моя восхитительная госпожа, я еще не знал, что Орден не потерял наш след. В приличном месте нас сразу найдут. Тем более, что такую очаровательную особу, как вы, не заметить просто невозможно.
– Он прав, - пробурчал Уолтер и сделал шаг за порог.
– Но я не могу…
– Очаровательнейшая синьорита, - приложил Ладжози руки к сердцу, - поверьте, мне очень жаль. Но потерпите еще чуть-чуть. Скоро мы доберемся до моего прекрасного дома, и уж там-то вы получите все, что только захотите: комфорт, уют, ванну с теплой водой и мягкую постель…
– Вы обещаете? - страдальчески улыбнулась Элизабет.
– Я клянусь.
– Ну ладно, - махнула рукой Элизабет и шагнула вслед за Уолтером. Фабио обернулся к Дмитрию и тихо, так, чтобы не слышала Элизабет, сказал:
– Более привередливой особы я еще не встречал.
Они прошли внутрь. Дмитрий с омерзением оглядел нищих, лежащих вповалку на соломе.
– Между прочим, - тихо продолжал Фабио, - после тридцати трех лет в подземелье, мне и тут кажется, что я попал в рай.
Дмитрий не мог заснуть. Кто-то все время кусал его в самые уязвимые места, и он непрерывно почесывался. Наконец, не выдержав, он сел и увидел, что не спит и Фабио.
– Эй, - тихо позвал он.
– Слушаю тебя, мой любезный друг и потомок.
– Фабио, по профессии я специалист в живописи. И я уже давно хочу спросить вас о той технике, которую вы используете. Она кажется мне не только совершенной, но и абсолютно невозможной. Ваши картины неуязвимы…
– Я тут ни при чем, - скорбно ответил Ладжози. - Я просто хороший художник. Очень хороший. - И добавил, расправив плечи: - Возможно, лучший из всех, какие были и будут. Мои ранние работы потрясали тех, кому я их показывал. Но слуги дьявола использовали мое мастерство в собственных целях. Они заставили меня изобразить все самое гнусное, что хранится в тайниках человеческой души, все то, что и составляет в совокупности образ дьявола: зависть, похоть, гордыню, алчность, праздность, чревоугодие и гнев. Обряды и заклинания дьяволистов в сочетании с моим даром и дали тот результат, о котором вы сказали…
– А седьмая картина? Та, что у нас? Что она олицетворяет и почему обладает особенными свойствами?..
– Гнев. За тридцать три года заточения его скопилось во мне столько… Но это был праведный гнев - гнев по отношению к моим мучителям, к мучителям Христа, к врагам рода человеческого. Они просчитались еще и в том, что жертва, бедняга Винченцо, на крови которого замешивал я краски для этой картины, также пылал гневом праведным, гневом, обращенным на слуг дьявола и его истязателей. И я смог, рисуя эту картину, вложить в нее не только их, но и его, и собственную волю. Вот так я и вызвал вас.
– Что вы будете делать, когда мы вернемся обратно в двадцатый век?
– Могу сказать только одно: я больше никогда не притронусь к кисти. Дьявольский дух пропитал меня насквозь. Я должен уйти от мира и остаться в безвестности.
Под утро в ночлежку ворвалась группа солдат с пиками и факелами. Громко ругаясь, они пинками стали будить нищих.
– В чем дело?! - спросонья спросил Уолтер.
– Приказ герцога, - тихо объяснил Фабио. - Не хватает работников на каменоломне, и туда сгоняют всех бездомных.
– И женщин? - забеспокоилась Элизабет.
– Для женщин найдется другая работа, - ответил Ладжози.
Как раз в этот момент один из стражников бесцеремонно полез Элизабет под корсаж. Она, визжа и кусаясь, стала отбиваться от негодяя. Уолтер, Дмитрий и Фабио бросились к ней на выручку, и вскоре началась настоящая драка, в результате которой сначала Уолтер, а затем Дмитрий и Фабио были жестоко избиты и связаны.
Под конвоем всех четверых доставили в местную тюрьму.
– Из каменоломен мы еще могли бы бежать, - заключил Фабио, потирая отшибленный бок, - а из тюрьмы герцога есть только один путь. - Он выразительно посмотрел на небо.
– Вы хотите сказать, что я должна была терпеть хамские выходки этого мужлана? - вспыхнула грязная и растрепанная Элизабет. - Да дворянин ли вы?! Я начинаю сомневаться…
– Не будь я дворянином, синьорита, разве кинулся бы я на защиту вашей чести?! - укоризненно блеснул глазами Ладжози.
– Честь, дворянство… - пробормотал Уолтер разбитыми губами, - а жить-то хочется.
– Что касается меня, - сообщил Фабио, - то я предпочел бы заточению смерть. Уж очень сидеть надоело.
– У нас отнимут картину, - обречено заметила Элизабет.
Мужчины переглянулись.
– А вот этого допустить нельзя, выразил общую мысль Уолтер. - Вот что, любезный, - обратился он к Фабио, - пока не поздно, вам следует спрятать ее.
