Холли Лайл - Испытание пламенем
— Исе! Пазяльтя, исе!
Конечно, еще, малыш, подумала Лорин. Прекрасное ощущение. Лучше него только секс.
Эта чистая, чудесная мысль — было все, что она получила. Потом в мозг ударили воспоминания, а с ними и шок.
Магия! Она — наследница магии, природная создательница ворот. Она — дитя сентинелов. Правда, она не помнит, чем занимаются сентинелы и почему это важно. Ее способности хранились в тайне от всех, даже от самой Лорин. В каком-то смысле она — секретное оружие. Ее мать — не просто учительница, отец — не просто почтовый служащий, вся прошлая жизнь, почти двадцать пять лет, — паутина прихотливо сплетенной лжи. Родители — ее собственные родители — привезли Лорин сюда в десять лет. Они воспользовались магией этого места, чтобы стереть все воспоминания и ее понимание магии. Вместо них, ее собственных, черт возьми, воспоминаний, были помещены два ключевых понятия. Первое: пока она будет ребенком, она должна бояться зеркальных ворот в холле и верить, что боялась их всю жизнь. Второе: когда она вырастет и войдет в силу, она снова должна найти дорогу сквозь их плоскость. Должна войти в… Орию. Лорин внезапно вспомнила это слово, вспомнила название мира, на поверхности которого сейчас стояла. Перейти в Орию… слова оказались ключом, который разбил заклятие… или включил вторую его часть… стирающую прошлое.
Вот зачем нужно было пройти сквозь зеркало! Вот почему она не могла ждать, не могла задаваться вопросами! Вот то, к чему она стремилась всю свою жизнь! Бродила по свету, меняла одну работу за другой, теряла надежду… Ее судьба здесь, по другую сторону зеркала! Этот мир всегда был ее предназначением.
Лорин вдруг вспомнила странные образы, возникшие в зеркале, когда она коснулась его первый раз. Смеющиеся голоса — это ее друзья из этого мира, которыми она когда-то так дорожила. Женщина в белом платье с алыми маками — ее мать. Лорин не помнила ее такой молодой и красивой. Этот мерцающий зеленоватый свет — сама магия. Ее магия.
Теперь воспоминания заливали ее щедрым потоком. Отец, счастливый, витающий в облаках, полный надежд… Сама Лорин… Она казалась себе человеком с предназначением, с жизненным планом, с собственным местом в мире. Почти двадцать пять лет ей пришлось прожить без этого, без предназначения, без плана, без собственного места в мире. Ее швыряло по жизни, как жалкую лодочку на бурных волнах штормящего моря. И все безнадежные, путаные метания ни к чему не привели, потому что она жила во лжи. Огромной, злобной лжи, которая была насилием над ее жизнью. Зачем родители ее раздавили?
В чем причина? Почему они так с ней поступили?
Лорин не помнила, но причина должна быть, должна отыскаться в этих вновь приобретенных воспоминаниях.
В чем причина? Зачем они это сделали?
Лорин перебирала все, что могла извлечь из темных закоулков разума, рассматривала каждый ускользающий обрывок воспоминаний о родителях, о магии, об Ории. Выслеживала, отыскивала, отчаянно выковыривала из всех щелей… Это важно, в этом должен быть смысл. Она даже не стала тратить время, чтобы разобраться, кто же она такая, что она здесь любила.
Зачем они это сделали? В чем причина?
Ее нет. Пропала, исчезла, стерта.
Лорин почувствовала, что именно это является самым страшным предательством из всего, что с ней произошло. Причина была. Важная причина. Пугающе важная для десятилетней девочки, которой родители объяснили, что они собираются сделать, и которая могла их остановить. Но она согласилась на весь этот ужас, смирилась, что с ней поступят таким чудовищным образом. Она позволила родителям стереть свою память, разлучить ее с магией, ведь они обещали, что, когда все закончится, она получит назад и память, и предназначение, и место… и План — то, над чем трудились родители, нечто настолько важное, что они на двадцать пять лет спрятали реальную Лорин в раковине ее собственной личности.
А Плана не было.
Лорин стояла в холодном меблированном доме в самом центре мира, который некогда знала не хуже, чем Землю. Стояла, прижимая одной рукой сына, а другой удерживая корзинку для пикника. Гнев, горечь, чувство потери, предательства переполняли душу и выливались из глаз обильным потоком слез. Убить их мало за то, что они с ней сделали! Вот только обоих родителей уже нет в живых… Лорин запрокинула голову и взвыла от тоски. Дыхание туманным облачком вырывалось из ее рта. Джейк испугался и захлопал ладошкой ей по щеке:
— Мама… о'кей… Мама… о'кей? — А потом, не сумев ее успокоить, сам заревел что было сил.
Его плач привел Лорин в чувство быстрее, чем любые пощечины. Она глубоко вздохнула, уняла слезы, поставила на пол корзинку и стала утешать сына.
— Джейк, солнышко! Все хорошо! Все о'кей… все о'кей… все о'кей… — Лорин раскачивала малыша, он всхлипывал, успокаивался, и через секунду она почувствовала, как маленькие ручки обвили ее шею, а пальчики стали постукивать в такт укачиванию.
— О'кей… — зашептал мальчик, — …мама о'кей.
Так они и стояли, обнимая и успокаивая друг друга. Джейк, как всегда, первым решил, что все, достаточно. Он поднял голову, заглянул ей в глаза и твердо произнес:
— Внизь!
Ей не хотелось его отпускать, но быть липучкой тоже нельзя. Лорин уже сталкивалась с этой проблемой. Ей нужно больше утешения, чем мог предоставить Джейк. Однако она не в состоянии заменить ему весь мир. Надо пустить его побегать. На время они должны стать не одним, а двумя существами. Но сначала нужно проверить дом.
— Погоди чуть-чуть, — ласково попросила Лорин, — мы вместе все здесь исследуем, и я посмотрю, есть ли тут местечко, где бы ты мог поиграть.
— Погоди, — забормотал малыш, — погоди. — Одно из самых нелюбимых его распоряжений. Лорин приходилось слышать, как он говорил так большому белому зайцу, и потом заяц каждый раз оказывался в каком-нибудь неприятном месте. Она вполне представляла, что именно думает Джейк о ней самой в этот момент. Надо бы поспешить.
Кругом была пыль и паутина, но никаких обломков — все цело. Если предположить, что родители не пользовались домом с тех пор, как сделали с ней то, что сделали, то обстановка сохранилась просто великолепно. Лорин быстро обошла весь дом. Вот комната, которая служила спальней ее родителям, пока они тут жили — странно, но именно в нее она ступила через зеркало, здесь все еще валялось кресло, которое она просунула сюда накануне, — потом ее собственная комната, примитивная ванная и самое большое помещение: и кухня, и столовая, и общая комната, и гостиная — все сразу. В центре располагалась громадная черная печь с чугунной плитой. Вдоль нее, ближе к двери, тянулись две лавки и стол на козлах. С другой стороны на полу лежал лоскутный ковер, вокруг него сгрудились кресла-качалки. Позади плиты Лорин заметила корыто, сушилку, ручные валки для отжима белья, прикрученные к длинной, тянущейся вдоль всей стены стойке, предназначенной, очевидно, для самых разных домашних дел. Кое-какой водопровод в доме тоже был — над стойкой торчал рычаг ручного насоса. Когда трубы нагреются, подумала Лорин, если только годы бездействия не вывели их из строя, можно будет нацедить воды себе и Джейку. Она помнила, что вода в этом доме была потрясающе вкусной. В общем, Лорин не обнаружила ничего необычного или опасного. Джейк повторил, на сей раз громче и нетерпеливее:
